Fanfic #63 — Фанфик по Голодным играм (16+)

[Ricka]

Название: Ребенок Китнисс
Автор:  Ricka
Связь: [email protected]; rickachan.diary.ru
Бета:  fandom Hunger Games 2012
Фэндом: трилогия Голодные игры
Размер: мини (3267 слова)
Персонажи: Китнисс, Пит, Гейл, Плутарх, Хэймитч, Энни.
Возрастной рейтинг: R (16+)
Саммари: Китнисс переживает беременность, к собственным страхам добавляется тот факт, что Капитолий проявляет слишком большую заинтересованность к её не рожденному ребенку. По мотивам фильма «Ребенок Розмари».
Дисклеймер: Все принадлежит тому, кому принадлежит.
Размещение: Только с разрешения автора.
От автора: работа для  ФБ-2012
Приятного прочтения, и пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Ребенок Китнисс

Поначалу кажется, что все будет хорошо. Китнисс рассматривает себя в зеркало, с трудом признавая изменения в собственном теле. Руки с подозрением ощупывают набухшую грудь и отстраненно поглаживают округлившийся живот. Она все ещё борется с отчаянным желанием сделать с этим что-нибудь, например, взять большой кухонный нож и вырезать плод из собственного тела, поддавшись панике, которая настигает каждый раз, когда она осознает, что внутри неё зреет юная жизнь. Но Пит успокаивает её, он тянет Китнисс в свои объятия и обещает, что с этим ребенком все будет в порядке. Голодных игр больше не существует, голод ушел и война закончилась. И всё теперь будет хорошо.

Китнисс сомневается, что может справиться с ребенком. Она названивает своей матери и ведет себя так, как не вела никогда: постоянно рыдает в трубку, поддавшись, как ей говорят, гормональным сбоям. Мать повторяет слова Пита, утверждая, что Китнисс справится — нет ничего сложного в том, чтобы правильно держать ребенка, баюкать его, кормить грудью. Но от мыслей, что ей придется делать что-то из этого, Китнисс становится только хуже. В конце концов, из Капитолия приходит коробка таблеток, которыми Пит и Хэймитч по-очереди пичкают её. Доктор Аврелий обещает приехать сам, но позже. Вместо него, на втором месяце беременности, дверь в её дом открывается и развеселый Плутарх вваливается на порог.

— Малышка, как я счастлив, этот ребенок станет настоящей сенсацией, — обещает он, и Китнисс срывается с места и, спотыкаясь, бежит в лес. Она сидит там до ночи, сжимая живот руками и разрываясь между желанием избавиться от этой ноши и оберегать своего малыша. Пит находит её через несколько часов, просто потому, что он все ещё не выучил эти леса. Когда она отказывается идти домой, он обещает ей, что слова Плутарха ничего не значат, они никому не отдадут их малыша. И Капитолий до него не доберется. Китнисс хочет ему верить, но колокольчики интуиции тревожно позвякивают.

Когда они заходят в дом, Плутарх слезно извиняется и говорит, что решение всегда за Китнисс, а он просто хочет помочь им. Неплохо было бы очистить имя Сойки-пересмешницы.

***

Со временем первый страх действительно отступает на задний план. Ему на смену приходят муки беременности: постоянная тошнота, невыносимые боли и слабость в теле. Китнисс как никогда чувствует себя беззащитной, словно её тело ни на что уже негодно. Пит, доктор Аврелий и Плутарх в один голос твердят ей о том, какой осторожной ей нужно быть теперь. Они не пускают её охотиться и пичкают своими таблетками, утверждая, что так будет лучше — после всего, что случилось, за её беременностью нужно следить с особой внимательностью.

Это начинает медленно отравлять жизнь Китнисс. Она не может выносить выражение «теперь вас двое» и не может смириться с тем, что снова стала общественной собственностью. Она чувствует как лапы Капитолия вновь проникают в её жизнь, контролируют. Она больше не может есть то, что хочет. Не может гулять, где хочет. Не может перенапрягаться, не может охотиться. Лук и стрелы, валяющиеся без дела, были спрятаны куда-то в дальнюю подсобку. И она начинает подвергать слова Пита сомнениям. Что если этот ребенок уже принадлежит столице? Пит мягко успокаивает её, но в голосе ощущаются нотки раздражения: «Они просто хотят помочь, Китнисс. Они хотят, чтобы с ребенком все было хорошо».

Но их помощь оказывается бессильной против той боли, которую Китнисс испытывает каждую ночь. Эта боль кажется ей самой худшей. Даже Голодные игры, даже война не заставляли её так мучиться. Её рвет целыми сутками и она едва не падает в обморок, не смотря на всю опеку капитолийских врачей, которые то и дело названивают или приезжают. Рассматривая себя в зеркало, спустя четыре месяца с начала беременности, Китнисс уже может пересчитать каждое ребрышко на своем теле. Она не была такой худой со времен самых голодных зим её детства. Синяки под глазами и зеленый цвет кожи подсказывают ей что что-то определенно идет не так. Но у неё даже нет сил бороться, она с постели-то едва находит сил подняться.

— Солнышко, паршиво выглядишь, — обращается к ней Хэймитч. — Не нравится мне всё это. Неужели Пит не замечает? Эти капитолийские врачи ни черта похоже не понимают.

Он удивляет Китнисс, когда на следующее утро приносит ей какую-то травяную настойку и советует перестать принимать лекарства, приходящие из Капитолия.

Ей удается следовать его указаниям первые пару дней, но потом Пит узнает об этом и впервые кричит на неё. Он обвиняет Китнисс в том, что она не заботится об их ребенке.

— Да что с тобой? Китнисс, это лучшие лекарства столицы. Благодаря ним все капитолийские дети — самые здоровые. Вот почему в Капитолии никогда не бывает проблем во время родов! Все заботятся о нашем ребенке. Все кроме тебя. Хэймитч сам не понимает, что несет, а все потому, что ему алкоголь уже месяц не приходит. Раньше он сам давал тебе эти таблетки. Китнисс, милая, пожалуйста, я знаю, как ты боишься этого, и я тоже боюсь потерять нашего малыша. Но все хорошо. Ты будешь чувствовать себя лучше, если будешь принимать лекарства, худшее скоро пройдет. К тому же, если ты будешь хорошо себя вести, Доктор Аврелий думает, что сможет организовать тебе роды в Капитолии.

— Что? Я не хочу рожать в Капитолии!

Китнисс представляет себе, как её роды проходят в одной из лабораторий Сноу, и ужас сковывает тело. Она не может представить, почему Пит предлагает ей это.

— Я понимаю, — просто говорит он. — Но мы должны быть выше этого, мы должны идти в ногу с будущим, теперь, когда у нас будет ребенок. Там у тебя будут врачи, настоящая больница, твоя мать.

Она соглашается пить таблетки снова, в основном, потому, что ей не оставляют выбора. Плутарх, кажется, совсем бросает свои политические дела и сутками сидит у кровати Китнисс, бдительно наблюдая за тем, как она выполняет капитолийский распорядок. И хотя впервые она начинает чувствовать эффект от лекарств, её «охранники» почти не оставляют её наедине, даже с Хэймитчем не дают поговорить. Но бывший ментор оказывается более проворным, и у него получается поговорить с ней с глазу на глаз.

— Не нравится мне все это, — признается он. — Как-то больно пекутся они о своих таблеточках.

— Думаешь, Капитолий отравляет их? Зачем? Что им ещё от меня нужно? Вроде бы они начали помогать.

Хэймитч с сомнением качает головой и обещает разузнать что-нибудь. Но на следующий день из Капитолия приходит целый вагон алкоголя, и собеседник Китнисс оказывается недоступным для неё. Ещё через неделю его вызывают в Одиннадцатый родственники Рубаки, и он уезжает, даже не попрощавшись.

***

Её живот раздувается и становится похожим на мячик. Кожа натягивается и белеет. Китнисс больше не может смотреть на себя в зеркало. Ей кажется, что её разрывает изнутри. Кошмары преследуют каждую ночь, и даже руки Пита не в силах вытащить её из темного и древнего страха. Ей чудится, что внутри неё живет какое-то чудовище, которое хочет убить её. И она в ответ хочет избавиться от него. Когда она понимает, какие мысли посещают её голову, она больше не доверяет себе. Она кричит на Пита, чтобы тот не позволил ей причинить вред ребенку. В ответ ей протягивают новую горстку лекарств.

Несмотря на все подозрения, она пьет их. Боится, что, если перестанет, то совершит нечто непоправимое. Мысли о самоубийстве иногда посещают её, но их нельзя сравнить с худшими мыслями, которые касаются плода, медленно созревающего в ней.

— Я не люблю его, — говорит она однажды в пустоту комнаты. — Я не люблю это... существо.

Она чувствует себя ужасно. Она не может быть матерью, она не хочет этого ребенка, которого она и ребенком назвать не может. Она устала от беременности, она просто хочет, чтобы все скорее закончилось. Китнисс надеется на Пита. Её муж хороший, нежный, возможно, его любви хватит на всех. Она знает, как он хочет этого ребенка, видит, с какой нежностью он смотрит на её живот. И это ещё одна причина, почему она позволяет Капитолию диктовать условия. Пит знает, что делает. Её Пит никогда не допустит, чтобы столица сделала что-то плохое.

Он часто гладит её живот с нежной улыбкой. Когда она не сопротивляется их контролю, Пит ведет себя с ней как всегда. Он злится только когда считает, что она ведет себя неразумно и может причинить боль их малышу.

— Как мы назовем... ребенка? — спрашивает она, не уверенная в том, говорить «её» или «его». Она отказалась узнавать пол малыша.

— Прим, если девочка? — предлагает Пит.

Китнисс знает, что это должно быть очевидным выбором, но мурашки пробегают по её коже, когда Пит обращается этим именем к ребенку. Она не хочет, чтобы существо носило имя её сестры. Она хочет сказать Питу о том, что чувствует, пусть он разозлиться, но возможно найдет слова, чтобы помочь ей найти в себе материнскую любовь.

В тот момент, когда она открывает рот, она впервые чувствует толчок. Это чувство оказывается настолько неожиданным, подавляющим и страшным, что Китнисс вскакивает с болезненным стоном. Когда следует второй толчок, она кричит, обхватывая живот. Ей хочется убежать куда-нибудь, куда-то, где это прекратиться. Пит пытается успокоить её, он крепко хватает женские плечи и несколько раз грубо спрашивает, что происходит. Китнисс видит, как сильно он побледнел, но она не может выдавить из себя ни слова. Она лишь чувствует, как чья-то ручка или ножка проходится по внутренней стороне её кожи.

— Ребенок, ребенок, — постоянно повторяет она. Ей кажется, что он вот-вот разорвет её изнутри. — Он толкается.

Пит непонимающе смотрит на неё до тех пор, пока она дрожащими руками не хватает его ладонь и не кладет себе на живот. Он слабо улыбается, когда чувствует, но все ещё не понимает, откуда такая паника. Ему приходится дать Китнисс успокаивающее и уложить спать, поскольку её истерика никак не хочет прекращаться.

***

В ту же ночь она проникает в дом Хэймитча, после того, как просыпается от кошмара. Ей снилась кровь, собственные внутренности и ребенок с алыми глазами. Она проклинает своего ментора за то, что он бросил её. Пит не способен понять, но может быть Хэймитч мог бы поддержать её. Она заходит в его дом, надеясь, что мужчина будет как всегда валяться на полу, в окружении своих любимых бутылок и в луже пролитого из них. Быть может он действительно вернулся этим вечером, но его не пустили к ней, из-за её истерик?

Но нет, дом пустой, погруженный в зловещую тишину. И в полном беспорядке. Китнисс осматривается, ощущая, как интуиция подсказывает ей что-то нехорошее. Это не обычный бардак Хэймитча, это больше похоже на следы борьбы. Китнисс видится, как капитолийцы ворвались в Деревню Победителей, скрутили Эбернети и выволокли из его собственного дома, лишь бы он не помешал их планам. Хэймитч не сдался без борьбы, но в конце концов даже победитель Голодных игр не смог бы противостоять кучке специально обученных людей.

Китнисс подавляет крик, прикрывая ладошкой рот. Нет, конечно, все не так, Хэймитч просто сломал собственную мебель, когда, спотыкаясь, пьяный собирался в Одиннадцатый. Он ведь оставил ей записку и это был его почерк. Он обещал вернуться к родам и он обязательно вернется.

Она почти уговаривает себя поверить в то, что все хорошо, что ей просто везде мерещатся ужасы, но на самом деле их нет. Но вся её вера в лучшее рассыпается, когда она находит перепачканный кровью листок, в котором говорится что-то про капитолийские разработки и их любимых переродков...

***

Китнисс на удивление удается вести себя благоразумно, надеясь, не привлекать их внимание. Она незаметно выкидывает таблетки, которые ей дают, но притворяется будто всецело слушается их. Она улыбается Плутарху и советуется с ним, из каких капитолийских магазинов заказывать одежду и кроватку для ребенка. Она внимательно слушает советы Доктора Аврелия. Она обсуждает с Питом возможные имена, когда на самом деле хочется орать, что вокруг них заговор. Она думает о том, как мало Пит знает и о том, как не хочет ей верить. Его обдурили и он ей не помощник, она боится, что, если скажет ему что-нибудь, в Капитолии поймут, как много она знает. А Китнисс не хочет так рисковать своим малышом.

Она впервые с нежностью гладит свой живот, обещая маленькому, что мама никому не даст его обидеть. Любовь приходит сама по себе, когда Китнисс осознает, что не ребенок хочет причинить ей боль, а её малышу хотят сделать плохо. Капитолий хочет забрать его, превратить в одного из своих супер-деток, переродка нового вида. Неизвестно, что они уже сделали со своими таблетками, но больше ничего не случится. Бедный Хэймитч попал в беду из-за того, что узнал правду.

Китнисс плачет, чувствуя себя как никогда одинокой. Она боится за малыша, за Хэймитча, ощущая, как тиски Капитолия сжимаются. Но она не собирается сдаваться без боя. Это как новые Голодные игры, и её дом превратился в Арену. Только в этот раз «их теперь двое».

Несмотря на бдительный контроль, Китнисс удается написать тому единственному человеку, который способен помочь ей. Она отправляет письмо Гейлу, надеясь, что он примчится на помощь, как только прочитает его. До родов остается меньше двух недель, её время ускользает сквозь пальцы. Китнисс просит Гейла сохранять бдительность, тайно приехав в Двеннадцатый, но в один из дней он открыто стучится в дверь её дома.

Брови Пита влезают к верху, когда он видит бывшего соперника. Гейл хмурый и озадаченный, и, прежде чем подойти к Китнисс, он отводит Мелларка в сторону, и они разговаривают о чем-то в течение длительного времени. Китнисс отчаянно сжимает сорочку и ощущает, какими мокрыми от слез стали её щеки. Гейл не послушал её, и ещё одна надежда ускользнула.

— Кискисс, ты в порядке? — обращается он к ней. — Ты перепугала меня до чертиков.

Она пытается ему все объяснить, задыхаясь в истерике.

— Они хотят забрать его Гейл! Они отвезут меня в Капитолий, где заберут моего малыша. Пит не хочет меня слушать, он думает, что они помогают. Пожалуйста, Гейл, у меня остался только ты. Они что-то сделали с Хэймитчем, потому что он нашел информацию о том, что они создают новый вид детей. Он хотел помочь мне, но они забрали его. Может быть, убили! Гейл не бросай меня одну. Пожалуйста!

— Китнисс, у тебя паранойя. Во время беременности такое бывает, но все в порядке, никто не хочет причинить тебе боль, — нежно говорит он. — Пит рассказал, как тяжело ты пережила последние месяцы, у тебя нервный срыв. Капитолий не хочет забрать твоего ребенка, я бывают там каждый месяц, все не так, как раньше. Они наши друзья теперь. Китнисс, посмотри на меня, ты знаешь меня, разве я бы сказал так про нашего врага, если бы не был уверен? Мы построили новый мир, я наблюдал за этим, я принимал в этом участие.

— Нет, Гейл, нет, ты не понимаешь... Просто поверь мне! Хотя бы ты!

Она держит его за руку, надеясь, что тот мальчик, который прошел с ней через худшие зимы и учил охотиться, не покинет её сейчас.

— Все в порядке, Китнисс, тебе нельзя нервничать. Но, если ты не хочешь рожать в Капитолии, хорошо, ты останешься здесь. Не говори пока Питу и остальным, но я прослежу за тем, чтобы тебя не увезли отсюда. Я позвоню в Четвертый и узнаю имя врача, который принимал ребенка у Энни. Мы позвоним ему, узнаем, из Капитолия ли он, и твоей маме позвоним. Все будет хорошо, Кискисс. Пит, наверное, очень волнуется за ребенка, поэтому и настаивает.

Он обнимает её, и впервые Китнисс чувствует себя в относительной безопасности. Она гладит свой живот, радуясь, что наконец поделилась с кем-то, какие ужасы происходят в её жизни снова.

Они молчат об истинном соглашении, к которому пришли. Китнисс говорит волнующимся Питу и Плутарху, что Гейл успокоил её, что он бывал в капитолийских больницах и там все хорошо.

В ту ночь впервые за несколько месяцев она спит без кошмаров. Сладко засыпает и видит своего ребенка в зеленой кроватке. Он смеется и протягивает к маме тонкие рученьки, она берет его на свои руки и качает, напевая песенки, которые когда-то слышала в своем детстве.

Гейл будит её, прикладывая ладошку к губам, заставляя вести себя тише. Он мрачно смотрит на неё и велит как можно быстрее одеваться, им нужно бежать, как можно быстрее. Он быстро кидает ей вещи, которые после помогает натягивать. Его руки сжимают её пальцы, и Китнисс чувствует, что происходит что-то очень плохое.

— Что случилось, Гейл?

Он осторожно ведет её к двери.

— Нам нужно убраться отсюда как можно быстрее. Я звонил в Четвертый, — он запинается. — Энни умерла во время родов. Она рожала в Капитолии под присмотром Плутарха.

— А ребенок? — спрашивает Китнисс, ощущая, как страх комом подступает к горлу.

Гейл лишь качает головой.

***

Они бегут по их, знакомому с детства, лесу. Гейл предлагает ей на первое время укрыться в домике, где он впервые признался ей в любви. Воспоминания отстранено проносят в её голове, как будто из другой жизни. Они бегут без толкового плана, но на него у них нет времени. Ребенок толкается, словно подгоняя маму спасти его.

— Пит, — всхлипывает Китнисс, опираясь на плечо Гейла. За несколько дней до родов побег в леса оказывается практически невыполнимой идей, но они упорно движутся вперед.

— У нас не было времени, Китнисс. С ним все будет хорошо. Сейчас нужно позаботиться о тебе и ребенке. Я написал своим друзьям, через пару дней у нас будет помощь.

Они двигаются дальше. Гейл рассказывает ей о том, как умерла Энни, а её ребенка якобы забрали в капитолийский детский дом. Её родственникам сказали, что о мальчике будут заботится как о королевском отпрыске, ведь он сын двоих победителей. Но в Капитолии, да и в других Дистриктах все думают, что Энни жива и спокойно растит своего ребенка у себя дома. Китнисс вспоминает фотографию, которую получила после рождения малыша Энни и Финника, и поражается тому, как Капитолий искусно заметает следы.

Они не обсуждают, что Капитолий делает с детьми, в каких переродков превращает, а главное, для чего. Это слишком ужасно обсуждать. Китнисс видит, какое мучительное выражение застыло на лице Гейла и хочет сказать ему, что он не виноват. Но страх за ребенка также заставляет её злиться: как же знаменитый герой войны мог позволить таким ужасам происходить за его спиной?

Когда домик уже виднеется и кажется, что у них получилось, Китнисс вдруг чувствует острую боль. Она сгибается напополам и орет, что есть силы. Ощущения столь острые, что её ноги слабеют и не удерживают тело. Она падает, и Гейл едва успевает её подхватить и осторожно опустить на землю.

— Что происходит?

— Я не знаю, — через силу выдавливает она из себя.

Звук выстрела оглушает Китнисс. Сквозь пелену боли, она видит как вытягивается лицо Гейла, как образуется алое пятно на его рубашке, как он падает рядом с ней и как жизнь потухает в его серых глазах.

— Нет, нет, — едва шепчет она, захлебываясь в слезах, соплях и боли. Она хватается за безжизненную руку своего друга. — Пожалуйста, нет.

Она встречается со взглядом голубых глазах, и дыхание Китнисс перехватывает. Она смотрит на ружье в руках Пита, на него самого, и в её голове происходит что-то странное. Она словно теряется и впадает в какое-то забвение.

— Почему? — единственный вопрос слетает с её губ.

И вдруг она понимает. Она видит его взгляд, полный ненависти и отвращения. Взгляд, который, она думала, никогда уже не увидит. Взгляд, который отравлен ядом ос-убийц.

— Заткнись, гадина.

***

Она просыпается и яркий свет бьет ей в глаза. Там, где она лежит, странный запах и непривычно холодно. А её руки и ноги что-то удерживает. Китнисс едва может повернуть голову. Но она итак знает, где находится — в капитолийских лабораториях. И Плутарх Хэвенсби с мягкой улыбкой смотрит на неё.

— Все хорошо, малышка, не бойся, — он нежно гладит её по щеке. — Скоро все закончится. Очень жаль, что все происходит именно так, но ведь ты должна понимать, что всё это ради будущего. Наш род уже столько раз доказал, что не способен сохранить этот мир. Эти дети, Китнисс, ты не представляешь, что это за дети. Они все переделают, у них будет лучшее общество и лучшая жизнь. Ни голода, ни Игр, ни войны. Мы создали лучший вид. Очень жаль Китнисс, мы не хотим тебя терять, но матери не могут пережить рождение этих детей. Мне так жаль, прости. Но я хочу, чтобы ты поняла, это все во благо, и у твоей дочери будет великое будущее. Мир может воспротивиться изменениям, но если во главе нового вида будут дети любимцев народа, признанных героев, если их поведет дочка Сойки-пересмешницы, все будет гораздо проще. Я позабочусь о том, чтобы у твоей девочки были все самое лучшее. И Пит будет рядом с ней.

Под закрытыми веками Китнисс видит кровь на рубашке Гейла и яростный взгляд Пита. А её дочь в это время толкается внутри неё.

— Только попробуй...

— Тсс, — она почувствовала, как по её капельнице пустили снотворное. Глаза вновь сами по себе закрылись. — Все будет хорошо.

Ребенок вырывался из её тела, раздирая кожу Китнисс и забирая её жизнь.

Все было хорошо.

Конец

@темы: плутарх, пит, фанфик, mini, голодные игры, гейл, китнисс, R, gen

---

Fanfic #62 — Фанфик по Голодным играм (+16)

[Ricka]

Название: Когда допускаешь ошибку
Автор:  Ricka
Связь: [email protected]; icq - 6046793; rickachan.diary.ru
Бета:  fandom Hunger Games 2012
Фэндом: трилогия Голодные игры
Размер: драббл (763 слово)
Пейринг: Хэймитч/миссис Эвердин
Возрастной рейтинг: R (+16)
Саммари: У него была девушка, которую он любил. И это было большой ошибкой.
Дисклеймер: Все принадлежит тому, кому принадлежит.
Размещение: Только с разрешения автора.
От автора: работа для  ФБ-2012
Приятного прочтения, и пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Когда допускаешь ошибку

Он говорил, она умерла. Она делала вид, что это не о ней.

Для Хэймитча существовало несколько простых правил. Забыть прошлое. Не сближаться с людьми. Не быть дураком, не надеяться, что можно кого-то спасти. За невыполнением, малейшей слабостью следовала человеческая смерть. Если в Капитолии учитывали, сколько жизней с Арены на счету у трибута, то Хэймитч считает, сколько всего жизней по его душу. В этом кровавом зачете он был фаворитом, и ему пришлось научиться идеально следовать своим правилам.

Капитолий никогда не знал о ней. Единственный раз в жизни, когда Хэймитч был благодарен несуществующим высшим силам за социальное неравенство. Их отношения всегда были тайными. Обычное дело, если ты парень из Шлака, а она городская девочка, и между вами нечто большее, чем пара свиданий и тупой трах. Хэймитч любил её, хотя она предназначалась пекарю. И он думал, что она последует своей судьбе, когда оставлял её, вернувшись с Квартальной Бойни. Он был уверен, так лучше. Сноу не знал о ней, но сколько бы ему понадобилось времени, чтобы узнать? Они убили его семью и какую-то несчастную девчонку, которая имела неосторожность влюбиться в него. Он не мог позволить, чтобы они добрались до его сердца.

Она его ненавидела. Ненавидела, с какой легкостью Хэймитч вычеркнул её из своей жизни, заявив, что ей там не место. Когда-то её предупреждали, чем чреваты романы с такими мальчиками, но она не слушала. Ей не было интересно, что такие мальчики любят поднимать девочкам юбки, а потом оставлять их с разбитым сердцем. Она любила его. У него были нежнейшие руки и жаркие губы, доводившие её до сумасшествия. И он шептал ей самые ласковые обещания в мире. Они думали, что они справятся, преодолеют пропасть и будут вместе, но потом его имя вытянули на Жатве и он вернулся Победителем. Который даже не смотрел в её сторону.

Для Хэймитча это было ужаснее всего. Он терпеть не мог причинять ей боль, но он должен был заботиться о её безопасности. Он не выносил видеть, как Мелларк лапал её своими руками, а она, желая отомстить, была только рада этому. Он придумал четвертое правило, самое любимое — пить без конца. Это было единственным спасением, когда ты ничего не можешь изменить.

Эвердин появился в её жизни случайно. Статный парень из Шлака, так похожий на Хэймитча. Их роман, начавшийся совершенно внезапно, был страстным. С прогулками по запретным лесам и его песнями, которые он посвящал ей. Эвердин до безумия любил её, а она до безумия пыталась вызвать хоть какие-то эмоции у человека, который когда-то сделал ей больно. Она пошла на крайние меры, она бросила все, она согласилась сменить свой дом на Шлак, сытость на голод, уважение на презрение. Она стала миссис Эвердин.

В конце концов, Хэймитч совершил ошибку. Смерть семьи ничему его не научила. Несколько лет он запивал свои чувства алкоголем и стирал её лицо из своих мыслей, но когда он узнал, что она действительно бросает свою жизнь ради Шлака, но будет женой другого человека, он просто не выдержал. Это были пьяные, неконтролируемые чувства, и вместо того, чтобы использовать шанс и любить её, их секс был грубым. Таким, каким никогда не должен был быть. С наплевательским отношением к её чувствам, с синяками на нежной коже и оскорблениями, которые только больше распыляли. Он вырвался в её тело, до боли сжимал грудь и стягивал волосы, но они оба наслаждались этим, и он ловил каждый её стон. Старался оставить как можно больше своих меток, чтобы она никогда не принадлежала чертову Эвердину.

Это было ужасной ошибкой. Он мигом нарушил все свои правила, и Капитолий должен был узнать об этом. Хэймитч нисколько не сомневался, что Президент Сноу заметил в грязном совокупление двух отчаявшихся людей самые настоящие чувства. Но они ничего не сделали. Через несколько лет её муж умер, но вряд ли там была какая-то связь. Он благодарил богов за то, что в этот раз его оплошность осталась незамеченной, и снова вычеркнул любимую из своей жизни. Он никогда не спрашивал о девочке, которая появилась чуть позже. Потому что, чем меньше он знал, тем меньше мог выдать.

Хэймитч снова пил. Он больше не совершал ошибок, годами придерживаясь правил. Он думал, что всё в порядке, что он ничего не упускает. Пока не понял главного: в его правилах на хватало основного пункта — никогда недооценивать Капитолий. Ему не нужно было рассказывать, как на самом деле проходила семьдесят четвертая Жатва, он и так понимал, сколько на самом деле было листочков с именем «Примроуз Эвердин» и «Пит Мелларк». И когда темноволосая девочка выскочила в центр площади...

— Я доброволец!

... Он вдруг понял, что, в отличие от него, Капитолий чтит свои правила и никогда не допускает ошибок дважды. Зачем им ещё раз убивать близкого ему человека? Лучше специально для него они устроят шоу, за которое он продаст душу. Или что там от неё осталось.

Конец

@темы: фанфик, mini, голодные игры, хэймитч/миссис эвердин, het, R

---

Fanfic #61 — Фанфик по Голодным играм (+14)

[Ricka]

Название: Одно мгновение
Автор:  Ricka
Связь: [email protected]; icq - 6046793; rickachan.diary.ru
Бета:  fandom Hunger Games 2012
Фэндом: трилогия Голодные игры
Размер: мини (1101 слово)
Пейринг: Цинна/Китнисс
Возрастной рейтинг: PG-13 (+14)
Саммари: в ночь перед Квартальной бойней Цинна и Китнисс встречаются
Дисклеймер: Все принадлежит тому, кому принадлежит.
Размещение: Только с разрешения автора.
От автора: работа для  ФБ-2012
Приятного прочтения, и пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Одно мгновение

Одно её прикосновение — и он в огне.

В лёгкой ночнушке, с распущенными кудрями и дрожащими плечами Китнисс выглядит как невинная девочка, нуждающаяся в защите, но едва её тонкие пальчики касаются его груди, Цинна чувствует пожар, который она распыляет везде и всегда. Он притягивает её к себе и крепко обнимает, не в силах противиться своим чувствам. Он ощущает, как она напрягается, расценивая подобное обращение как угрозу, и Цинна грустно улыбается, нежно поглаживая её волосы.

— Платье было... великолепным, — неожиданно произносит Китнисс, отстраняясь. — Но не стоило так рисковать. Они накажут тебя.

Цинну всегда изумляла её самоотверженность. Китнисс отправляется на Арену, откуда не собирается возвращаться, но думает о безопасности других. Он не может удержаться от вохищённого взгляда, но ему так больно видеть, как она себя обвиняет.

— Это неважно, если это поможет тебе.

Китнисс закусывает губу и хмурится, явно не одобряя ответ. Она несколько раз открывает и закрывает рот в попытках что-то сказать, пока в её глазах полыхает пламя, которым Цинна так хочет овладеть, но не знает, как это сделать, чтобы не обжечься. Она так прекрасна, и, как в первую их встречу, он готов рискнуть всем, лишь бы помочь ей.

— Спасибо, — в конце концов, едва слышно, произносит Китнисс.

И тут она опускает голову. Её плечи дрожат, и вся воинственная поза в мгновение исчезает. Сердце Цинны пропускает удар, когда он видит скупые слёзы на нежных щеках. Он едва успевает сделать шаг в её сторону, как она сама бросается в его объятья.

— Я должна его спасти! Я должна его спасти! Я должна, понимаешь? — как безумная шепчет она. — Что если у меня не получится? Я должна вытащить Пита. Это то, чего он заслуживает. Он должен вернуться домой! — в истерике Китнисс хватается за плечи Цинны. Он понимает, как она устала бороться, и ему бесконечно хочется успокоить её. Он видит, как она ломается. — Мне страшно...

Цинна ненавидит себя за то, что не может рассказать ей. Поведать о сговоре повстанцев, о существовании Тринадцатого дистрикта и плане, который позволит вытащить всех. Он не может поделиться с ней теми задумками, которые он придумал для неё. Для его девочки, в сердце которой оказалось достаточно огня для того, чтобы разжечь его повсюду в их прогнившем мире.

Он боится за неё. Всё, что угодно, может пойти не так, и огня, в конце концов, может оказаться слишком много, он просто поглотит Китнисс. Так же, как он уже поглотил Цинну. Он знает, что не увидит её триумфа и что дальше ей придется справляться самой.

Китнисс дрожит в его объятиях. Обычная семнадцатилетняя девочка, оказавшаяся достаточно сильной и смелой, чтобы спасать своих близких из лап Капитолия. Никто другой и не мог стать его музой. Она единственная, ради которой он способен творить, не переставая, а после — умереть за свои идеи. Китнисс — надежда этой страны, способная оживить её. Она — лучшее, что могло произойти с Панемом. Пока ещё существуют такие люди, у них у всех есть шанс быть кем-то большим, чем просто раскрашенными зомби.

Он так гордится ей. И ему так бесконечно хочется спасти её.

— Я верю в тебя, — говорит Цинна, потому что ничто другое он сказать не может. И «я верю в тебя» звучит как обещание, что всё будет хорошо.

С улицы доносятся крики капитолийцев, которые подтверждают, что пламя вспыхнуло и процесс уже не остановить. Сегодняшнее интервью всё окончательно перевернуло. Китнисс задумчиво смотрит на Капитолий, и Цинна решает, что она думает о том же. Но ей интересно другое.

— Почему ты здесь? В смысле... почему ты решил участвовать в Играх?

Дом в Дистрикте-12, её прежняя жизнь, с которой Цинна успел познакомиться, подсказывает ему, насколько она на самом деле не понимает его и других капитолийцев. Они никогда раньше не говорили об этом, он творил для неё наряды, а она взамен относилась к нему как к другу, закрывая глаза на его происхождение и не интересуясь его мотивами.

— Потому что мне нравится творить, Китнисс. Потому что я хотел, чтобы мои идеи имели значение, — просто отвечает Цинна. — Потому что я хотел что-то принести в этот мир. Так поступают творцы.

Ему очень сложно объяснить ей всё то, что двигало им. И он не считает это время и место удачным. Утром она отправляется на Арену, и он умрёт до того, как сможет убедиться, что она выбралась оттуда. Это не лучший момент, чтобы говорить о том, как его душила реальность, в которой он родился. Как он ненавидел окружающую искусственность, навязчивую моду и эти устаревшие, выцветшие и наигранные эмоции. Как всегда пытался найти островок натуральной красоты в море этого безумия.

Китнисс — твердый реалист, и Цинна знает, что его слов будет недостаточно для того, чтобы она поняла его творческую натуру, которая так хотела всколыхнуть эту раздражающую, заплесневелую и иллюзорную идеальность. Он хотел настоящего огня, который заставил бы людей оглянуться и спросить: как же они могли так жить? Поэтому он выбрал Дистрикт-12, с которым было проще всего реализовать свои идеи.

— Мне повезло, что ты была первой, — говорит Цинна. — Не знаю, как случилось это невероятное совпадение. Я придумал огонь, и тут появилась ты, способная обуздать его. Я никогда не думал, что мои идеи так оживут. Ты была искрой, которой так не хватало.

— И, посмотри, как всё это вспыхнуло, — горько заявляет Китнисс. — Ты потрясающий художник, но я никогда не хотела ничего подобного. Столько людей теперь в опасности.

— Не думай об этом, — он заставляет её поднять голову, положив руку на ей подбородок. Цинна с отчаянной нежностью целует её лоб. — Нельзя жить в вечном страхе, Китнисс. Если ты готова отдать всё за своих близких, то другие тоже на это способны. Тебе же понравилось сегодняшнее платье, ты готова бороться.

Он целует её прежде, чем она успевает одуматься. Его губы касаются её мокрых щек и закрытых глаз. Огонь охватывает его, и Цинна не может остановиться, он целует её, целует, целует и целует, наслаждаясь тем, что она разрешает ему прикасаться к себе. Китнисс оборачивает руки вокруг его шеи и отвечает ему. Её легкий стон сводит Цинну с ума, и он с таким трудом отстраняется. Каждая клеточка его тела противится. Он не хочет уходить, не хочет оставлять её. Больше всего на свете он желает быть безумцем, который бы восхищался и вечно поклонялся своей огненнй девушке.

— Огненная Китнисс Эвердин. Она всё еще пылает, — так и не отдышавшись, он повторяет слова Клавдия Темплсмита и Китнисс немного виновато улыбается. Она зарывается в его объятия, и, хоть он знает, что она думает о Пите, всё равно рад этому счастливому мгновению, которое будет разрушено уже через секунду.

---

Он видит Арену. Вода окружает со всех сторон, и Цинна знает, что это значит.

— Если огненная девушка не может сгореть, то пускай потонет, — кровожадно улыбается Сноу. — Нравится? Я знал, что ты оценишь.

Цинна лишь смеется. Он только успевает сказать, как всё это бессмысленно и что целого океана не хватит, чтобы потушить Китнисс Эвердин. И любовь переполняет его сердце. Но в следующее мгновение наступает тьма... Горячая и обжигающая.

Конец

@темы: pg-13, фанфик, mini, голодные игры, цинна&китнисс, het

---

Fanfic #60 — Фанфик по Голодным играм (+12)

[Ricka]

Название: Трижды Гейл Хоторн разговаривал с Питом Мелларком
Автор:  Ricka
Связь: [email protected]; icq - 6046793; rickachan.diary.ru
Бета:  fandom Hunger Games 2012
Фэндом: трилогия Голодные игры
Размер: мини (1696 слова)
Персонажи: Гейл Хоторн, Пит Мелларк
Возрастной рейтинг: PG (+12)
Саммари: три разговора, о которых мы не знали.
Дисклеймер: Все принадлежит тому, кому принадлежит.
Размещение: Только с разрешения автора.
От автора: работа для  ФБ-2012
Приятного прочтения, и пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Трижды Гейл Хоторн разговаривал с Питом Мелларком

I.

— Ты позаботишься о ней?

Гейл замирает, застигнутый врасплох неожиданным вопросом. Он сперва недовольно хмурится, но после оборачивается и смотрит прямо в голубые глаза Пита Мелларка. Его рот сжимается в тонкую полоску.

— Что?

— Ты позаботишься о ней? — терпеливо и вежливо повторяет Мелларк, старательно игнорируя открытую враждебность.

В кулаках Гейла напряжение. Дружелюбие Пита его раздражает больше всего остального. Веди себя этот парень иначе, он бы давно и с радостью ему врезал и имел бы на то все права, а так приходится лишь злобно ухмыляться и вскидывать брови в удивлении.

— Что за игра, женишок? — он специально повторяет унизительное прозвище, придуманное Катоном, чтобы показать Питу, что он не такой тупой, как профи и не собирается вестись на эти никому ненужные попытки найти общий язык.

Мелларк вздрагивает и хмурится, бросая на Гейла укоризненные взгляды. Хоторн бесится и клянется себе: ещё хоть один раз этот пекарь посмотрит на него, как на маленького ребенка, и он точно ему врежет.

— Послушай, Китнисс у себя дома валяется пьяная...

— Не валяется, я её ровно положил, после того, как она вылила остатки из своей бутылки мне на куртку.

Пит закатывает глаза.

— Пусть так, — соглашается он, — но ты видел, в каком она состоянии. В Дистрикте-12 творится сумасшествие, через несколько месяцев Квартальная бойня. Мы можем просто опустить эту часть и начать думать о Китнисс? Нам не придется её делить, если она умрёт.

Гейл недовольно скрипит зубами, ощущая, как этот пекарь ловко обходит его в своей заботе о Китнисс. Он складывает руки на груди и настороженно кивает. Китнисс действительно важнее всего этого.

— Это был глупый вопрос.

— Но я хочу услышать ответ.

Ну и кто теперь ведёт себя как ребенок?

От насмешливых мыслей Хоторн никак не может удержаться.

— Разумеется, я всегда о ней забочусь, — его ответ однако серьёзен как никогда. — Что ты хочешь, Пит? Ещё раз броситься защищать её на Арене? Это твой гениальный план? И ты пришёл убедиться, что, когда она вернётся, я предложу ей своей поддержку, помощь и свои объятия? Конечно, я так и сделаю. Не сомневайся.

Поникшие плечи Пита вновь застают Гейла врасплох. Он с трудом верит в это проявление слабости, но в то же он ловит себя на мысли, что ему это знакомо.

— Ты прав, — горько бросает Мелларк. — Это мой гениальный план. Ты прав. Господи, Гейл, ты прав! Ты прав, хорошо? Но я действительно не знаю, что мне делать. Она крутится в этих дурацких свадебных платьях, а в следующее мгновение они практически зачитывают ей смертный приговор. О чём я могу думать, кроме того, чтобы попытаться вытащить её? Снова.

— Есть другие способы.

— Ты считаешь, я не думал об этом? Но никто не позволит ей убежать. Как бы хорошо вы не были подготовлены, Капитолий теперь ни за что не отпустит её. Ты же сам видел, что случилось с той девушкой, которую забрал планолёт. Ей не удалось убежать. А она даже не была огненной Китнисс.

Стон отчаянья вырывается прежде, чем Гейл обретает контроль над собой. Она рассказала ему. Китнисс делилась с женишком такими секретами. Замечательно. Превосходно. Что ещё из их общих секретов она успела выложить Мелларку?

Хоторн устало качает головой. Опять ненужные мысли в неудобное время.

— Или может быть восстание? — продолжает Пит. — Мы не готовы, Гейл. Это то, о чём я и хотел тебе сказать. Не делай глупостей, помоги мне вернуть её.

Взгляд Гейла от этих слов мгновенно темнеет, и Пит неловко переступает с ноги на ногу.

— Это не значит, что я против. Но это не то время. Если они подавят восстание — а они это сделают — Китнисс уже точно не вернётся с Арены. Подумай, какие у неё шансы, и не уничтожай последние. Она действительно очень привязана к тебе, так что мне нужна твоя поддержка и помощь. У нас время, в этот раз мы подготовимся к Играм. Если ты будешь на мой стороне... вдвоем легче её контролировать. Пожалуйста, Гейл.

Неловко протянутая рука Пита обезоруживает Гейла. Он всеми силами пытается ненавидеть этого парня и найти в его словах нечто, что можно отрицать. Но он чувствует, что не может. Он знает, всё, о чём думает Пит, — это Китнисс. И это нельзя просто так откинуть.

Хоторн протягивает руку в ответ.

— Ты мне нравишься, Мелларк, — нехотя признаётся он.

— Так мы в одной лодке, — кивает Пит.


II.

— Напротив пекарни стоит лавка старьевщика. У него есть дочь, Лила, мы с ней учимся в одном классе. Реально или нереально?

— Реально.

— Ты целовался с ней?

— Реально, — цедит Гейл. — Мне кажется, планировалось, что мы будет говорить о Дистрикте-12, а не обо мне.

Пит хмыкает, и Хоторн в который раз чувствует себя неудобно. Этот парень совсем не похож на того мальчика, который когда-то помогал отцу в пекарне. Этот Мелларк — злобное, циничное создание, и его взгляд прожигает насквозь, отчего даже Гейлу хочется поёжиться.

— Неужто тебе стыдно? — Пит притворно ахает.

Непричастность Мелларка к собственным изменениям как-то не сильно спасает Гейла от желания разбить ему нос. А потом помочь и понимающе похлопать по плечу. Хоторн, как никто, знает, до какого бешенства может доводить Китнисс. И, когда язык развязан, не грех и высказаться.

Участники отряда четыреста пятьдесят один то и дело проверяют их, ощущая накалившуюся атмосферу. Джексон в какой-то момент заходит и не выдерживает:

— Не хочешь отдать ружьё, солдат Хоторн?

Гейл без обиняков выполняет просьбу, кидая на Пита внимательный взгляд.

— Если я не выдержу и захочу его прихлопнуть, я справлюсь и голыми руками, — поясняет он.

— Да ты крутой парень, — парирует Мелларк.

— Одно неверное действие по отношению к Китнисс, женишок, или её просьба — и я убью тебя, не раздумывая.

Джексон несколько секунд переводит взгляд с одного на другого, а потом машет рукой и уходит.

— Но Китнисс ты не целовал. Не раньше, чем мы вернулись с Игр. Реально или нереально?

Гейл обреченно вздыхает.

— Нереально. — Пит удивленно изгибает брови. — Хорошо, реально. Ты ведь это уже выяснил. Тебе нравится эта тема? Ну что ж, она целовала меня после порки, потом в Двеннадцатом, когда тебя уже не было. А ещё, конечно, наш «момент» в Дистрикте-2. Доволен?

Бешенство в глазах Пита резко вспыхивает, но также резко и пропадает. Он внимательно рассматривает Гейла и хмурится.

— Ты не очень-то хорошо позаботился о ней. — Гейлу кажется или в тоне Пита действительно есть обида и разочарование?

И если Мелларк думает о таких вещах, значит он действительно где-то там внутри, похоронен за слоем промывки мозгов и собственных обид, накопившихся за всё время.

— Не было возможности, — бурчит Хоторн, виновато пряча глаза. Он и сам уже понимает, что провалился. — Да и ты постоянно мешаешься.

— Какая жалость, что я так неудобно вклиниваюсь между вами, — на сей раз резкая ярость Пита быстро не приходит. — Думаю, если бы я сдох в тех лабораториях, вы бы уже были официальной парой, и ты так же официально бы по ночам её тр...

Гейл не выдерживает и бьёт быстрее, чем Пит успевает закончить. Всего секунда — и Мелларк уже валяется на земле, зажимая нос ладонью. Хоторн встряхивает руку, не скрывая самодовольства. Ребята из отряда, скорее всего, слышали шум и уже бегут к ним.

— Хорошо, что ты не сдох, по крайней мере, я наконец-таки получил возможность врезать тебе, — Гейл знает, что играет с огнём. Видит, как взгляд Пита меняется, он не просто делается злым, он становится сумасшедшим. — Твоя очередь, Мелларк. Сколько раз ты этого хотел? Мечтал разбить моё лицо? Наверное, ещё с тех времён, когда Китнисс заходила в пекарню вместе со мной. Ты стоял за прилавком, пока я держал её за руку и называл «Кискисс». Бьюсь об заклад, ты по ночам только и думал о том, как тоже хочешь называть её этим прозвищем. А может ты представлял себя на моё месте?

Пит вскакивает и валит его на землю. Гейл ожидает, что Мелларк в припадке будет душить его, но он на самом деле просто бьёт его по лицу. Замахивается и для второго раза, но Джексон и другие силой оттаскивают его и скручивают.

— Да всё в порядке, — бросает Хоторн. — Отпустите его. Это Пит Мелларк. Злой как чёрт, но он знает, кто он.

— Солдат Хоторн... — начинает Джексон.

— Оставь их, — командует Боггс. — Быстрее разберутся, быстрее перебесятся.

Гейл не может не согласиться с ним. Он кивает Мелларку:

— Знаешь, мы с тобой вроде как даже друзья.

Пит обиженно хмурится и не отвечает.

— Скажем Китнисс, что обсуждали Дистрикт-12? — предлагает Гейл.

— Она заметит синяки.

— Может, и нет. Ты не больно-то сильно бьёшь, а я тебя пощадил.

Мелларк закатывает глаза.


III.

— Ты позаботишься о ней?

Пит не особенно удивлен. Кажется, он больше расстроен. Недовольно хмурится и на всякий случай переспрашивает:

— Что?

— Ты позаботишься о ней? — Гейл устало смотрит на него. У него желтоватый цвет лица и синяки под глаза, словно он не спал целую неделю. — Мне предложили работу в Дистрикте-2, полагаю, это лучший вариант. Для всех.

Мелларк сокрушительно разводит руки в стороны и качает головой, явно желая оспорить всё, что происходит.

— Ты даже не попрощаешься?

— Думаю, мы с ней уже сказали друг другу «пока», — горько усмехается Хоторн. — Я помог вытащить её задницу из этой заварушки, так что её просто отправят в Дистрикт-12, но теперь твоя очередь. Дальше ты сам. Позаботься о ней. Ты для этого больше подходишь.

Легкий хлопок по плечу в знак поддержки, и Гейл уже собирается уходить. Ему и так это дается слишком сложно, чтобы позволять себе медлить и раздумывать.

— Но... ты нужен ей, — непонимающе заявляет Пит, останавливая Хоторна у самой двери. — Она любит тебя.

Гейл хмыкает. Добренький Пит Мелларк вернулся и снова рыцарствует. Ну это его роль, и она хорошая, в отличие от роли Хоторна.

— Нет, она любит тебя. И я ей уже не нужен, не после... — он прячет взгляд полный боли и стыда. — Просто звони иногда, ладно? Я хочу знать, что она в порядке. Только ей не говори.

Умоляющий голос. Это странно, но Гейл действительно готов умолять и это заставляет Пита откинуть желание продолжать спор и просто кивнуть. Гейл раздраженно изгибает рот, когда понимает, что Мелларк опять разыгрывает дружелюбие вместо того, чтобы уже открывать шампанское победителя.

— И куда же подевался крутой парень? — Пит слегка улыбается. — Она простит тебя. И ты себя простишь.

— Однажды, может быть. Тогда вы уже сыграете свадьбу и у вас будет куча маленьких детишек.

Он ловит укоризненный взгляд Мелларка.

— Гейл, я до сих пор ловлю себя на мысли, что хочу её задушить, — серьёзно признается Пит.

Но Гейл лишь отмахивается.

— Беременная Китнисс... это должно быть весело! — он отстраненно улыбается, на миг уходя в своих мыслях куда-то далеко. — Но мне действительно пора.

Он протягивает руку Питу, которую тот тут же, хоть и с большим недовольством, пожимает.

— Не волнуйся за неё. И, пожалуйста, возвращайся. Когда будешь готов.

— И все-таки, Пит, жаль, что я не могу тебя ненавидеть.

Мелларк лишь пожимает плечами.

Конец

@темы: pg, фанфик, mini, голодные игры, гейл, пит, gen

---

Fanfic #59 — Фанфик по Голодным играм (+12)

[Ricka]

Название: Ты будешь в порядке
Автор:  Ricka
Связь: [email protected]; icq - 6046793; rickachan.diary.ru
Бета:  fandom Hunger Games 2012
Фэндом: трилогия Голодные игры
Размер: мини (1394 слова)
Персонажи: Гейл Хоторн, Примроуз Эвердин
Возрастной рейтинг: PG (+12)
Саммари: Гейл обещает, что защитит Прим.
Дисклеймер: Все принадлежит тому, кому принадлежит.
Размещение: Только с разрешения автора.
От автора: работа для  ФБ-2012
Приятного прочтения, и пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Ты будешь в порядке

You'll be alright
No one can hurt you now
Taylor Swift, «Safe & Sound»

I

Он обещает себе, что защитит её.

Когда капитолийский поезд увозит Китнисс, Гейл остается с маленькой напуганной девочкой, которую почти не знает. Примроуз двенадцать, она застенчива, мила и всегда кривится, когда видит мёртвую добычу с охоты. Её многие любят, но настоящих друзей у Прим нет. Она привыкла проводить всё своё время с матерью, Китнисс и жутким котом, заимевшим привычку тереться об ноги Хоторна.

Гейл с опаской наблюдает за Прим. Никогда раньше он не разговаривал с ней дольше пяти минут, и совершенно не знает, как вести себя теперь. Он видит перед собой девочку, чье имя вытащили на Жатве, и не уверен в том, что он чувствует по этому поводу. Из-за неё Китнисс отправилась на Игры. И Гейл знает, что Прим также понимает это. Она без конца плачет, но это не похоже на детские слезы, которыми привлекают внимание.

— Подбери хвост, утенок, — ласково напоминает он. Девочка неловко жмется к нему, пытаясь найти защиту. Её отец давно умер, и Гейл знает, что ей нужен кто-то, кто будет её оберегать. Кто вселит в неё пусть даже ложное, но чувство безопасности.

Гейл не уверен в том, готов ли он стать таким человеком и терпеть эту боль, но он знает, что иначе не поступит. Он будет заботиться об этой девочке даже ценой собственной жизни. Если он не может позаботиться о Китнисс... Это больше, чем договор, который они заключили в прошлом году; это больше, чем единственная просьба Китнисс, которую она со слезами на глазах когда-либо произносила: «Позаботься о них, не дай им умереть с голоду». Жизнь Прим и её счастливые улыбки — бесконечно меньше, чем Гейл хочет дать Китнисс, но это единственное, с чем он остается теперь. И он готов терпеть. Он готов похоронить себя в работе, проводить ночи за охотой, не спать, не есть, смотреть в глаза Прим и видеть ускользающую Китнисс, лишь бы только младшая Эвердин была в порядке.

Он проводит всё свободное время с ней, желая поддержать, и их общение в высшей степени сложное. Гейл легко находит общий язык с детьми, но обычно они не ждут от него чуда, а Прим ждёт. Она без конца проверяет его реакцию на происходящее на экране и постоянно спрашивает о том, какие у Китнисс шансы. Её доверчивые голубые глаза порой раздражают Гейла, но он не может позволить себе уничтожить надежды девочки, а вместе с ними и свои.

— Она вернётся, — без конца твердит он.

И Прим верит ему.

II.

Он часто успокаивает её, обещает, что всё будет хорошо, но сам не ожидает ничего подобного от неё. В конце концов, Прим просто ребёнок, которому неинтересно замечать чувствах других. Но она удивляет его своей серьезностью. Прим дотошно объясняет, как выглядят те или иные лечебные травы, сама предлагает приглядывать за Пози и всегда, когда есть возможность, оставляет для него стакан козьего молока. Хотя Гейл отчаянно хочет верить в возвращение Китнисс, в тот момент, когда Прим аккуратно обрабатывает царапины на его руках, он впервые позволяет себе мысль, что у них может это получиться без старшей Эвердин — одна семья, которая заботится друг о друге.

Они учатся жить с этим. Гейл показывает Рори, как нужно ставить ловушки, а Прим прячет Лютика, которого они дразнят, что поймают. Отвлекаться непросто, но Гейл сосредотачивает всю свою энергию на том, чтобы перенаправлять свои страхи, беспокойства и совсем ненужные прочие чувства к Китнисс на то, чтобы оберегать её сестру. Это не всегда получается, и Прим внимательно наблюдает за его реакцией.

— Это глупо, Гейл, — говорит она однажды, когда он в очередной раз бросает враждебный взгляд на хлеб из пекарни. — Пит пытается помочь Китнисс, не злись на него.

Гейл думает, что по большей части Пит только мешает, но стыдится произносить это вслух. Прим бросает сочувственные взгляды, означающие, что она понимает, где в действительности он хочет находиться, но не может.

Всё это приводит к неожиданным откровениям.

— Прости, — неловко произносит она с неожиданными слезами на глазах. — Она там из-за меня. Это всё моя вина. Если бы моё имя не вытянули...

Гейлу приходится долго успокаивать девочку, что всё не так. Это просто мир, в котором они живут. В этом и есть главный смысл. Защищать своих близких. Заботиться о том, чтобы они были в порядке. Ради этого не страшно и умереть. Ради этого стоит жить и бороться.

И он знает, что готов бороться за то, чтобы Прим больше никогда не пришлось рисковать своей жизнью и чтобы никто больше не умирал ради безопасности тех, кого они любят.

III.

Горящий Двенадцатый только убеждает его.

Гейл никогда не показывает этого, но он страшно боится. Его спина все ещё болит после публичной порки, и каждое утро он просыпается с мыслью, что нет никакой возможности уберечь близких от этого «правосудия». Он второй раз теряет Китнисс, и ненависть к собственной беспомощности подпитывается чувством тотальной незащищенности и желанием наконец-то бросить вызов. Гейл презирает себя за отказ бежать, но не может избавиться от мысли, что борьба — единственное верное решение.

Когда прилетает планолёт, он в бешенстве. Зажигательные бомбы не переставая сыпят повсюду, и пламя поглощает всё на своём пути. Гейл едва успевает вытащить Прим и её мать.

— Ты в порядке? — он не скрывает испуга в голосе. Она должна быть. Она единственное, что ещё связывает его с Китнисс. И она его сестра. Он крепко прижимает дрожащую девочку к себе. — Всё хорошо, я вытащу нас отсюда. Ты будешь в порядке. Обещаю.

И Прим вновь ему верит. Гейл видит, что она не боится остаться без дома и прятаться в лесах. Единственное, что её беспокоит — это Китнисс, и она расстроенно смотрит на него: почему ты не с ней? Потому что он единственный, кому Китнисс может доверить свою семью. И это то доверие, которое он не может обмануть.

Он должен вытащить свою семью.

Гейл рвется на войну, желая раз и навсегда освободить тех, кого он любит, Прим посещает медицинские курсы в Тринадцатом. Они почти не видятся, но он гордится её успехами и слушает её советы по поводу Китнисс. Когда Капитолий сбрасывает на них бомбы, он в первую очередь волнуется о Прим. Поначалу он действительно думает, что здесь она в безопасности, но понимает, как ошибается, когда в последний момент находит её в их отсеке и едва успевает увести в убежище. Никто и нигде не будет в порядке, пока Капитолий существует.

Он отчаянно хочет его уничтожить и с остервенением соглашается участвовать в разработках Бити. Лишь бы наступил момент, когда все будут целы, невредимы и в безопасности.

IV.

В его кошмарах война не тронула её. Наступило долгожданное утро, и с ней всё было хорошо.

Он видел добрую улыбку повзрослевшей Прим, когда она лечила деток, и её тонкие пальцы аккуратно обрабатывали их ранки и царапины. Она была действительно красивой: голубая ленточка в белокурых волосах, белый халат доктора и понимающий взгляд голубых глаз. Прим заливисто смеялась, собирая цветы на полянке и наблюдая за тем, как Китнисс и Лютик вновь шикают друг на друга.

— Когда-нибудь они подружатся, — она улыбалась ему, а он улыбался в ответ.

Она была в порядке, она радовалась жизни. Никто больше не мог причинить ей боль. И ему казалось, что он мог бы её полюбить.

V.

Когда-то Китнисс просила его позаботиться о Прим. Когда-то он обещал своей сестре, что убережет её.

У него ничего не получилось.

— Нам очень жаль, Гейл.

И его мир трескается.

Он не задает вопросов, ответы на которые и так знает: не спрашивает, как четырнадцатилетняя девочка оказалась в самом центре военных действий, и не уточняет у Бити, кому принадлежала бомба. В этом нет смысла. У него была сестра, которой он стремился подарить счастливое будущее... Всё, что он когда-либо хотел, — чтобы его близкие были в безопасности. Всё, о чем он когда-либо должен был заботиться, — это Прим. Это было единственной его реальной задачей, но в попытках создать защищенный мир он потерял того, кого хотел защитить. Он убил её.

«Ты будешь в порядке. Ты будешь в порядке. Ты будешь в порядке. Ты будешь в порядке. Ты будешь в порядке...»

А под закрытыми глазами — тысячи ловушек и девочка, попавшая в одну из них. Её застенчивая улыбка, стойкий взгляд.

«Примроуз Эвердин».

Её крик на Жатве, звеневший в его ушах, и руки, царапающие плечи Гейла в попытках вырваться. Он не понимает, как так произошло. Как так получилось, что он оказался единственным, кто причинил Прим боль? Всё, что ему остается, — прятать лицо в ладонях, шептать её имя в надежде, что случится чудо, и бояться взглянуть в глаза Китнисс.

В конце концов, он просто подонок, которому она доверила свою сестру, а он убил её. В конце концов, он просто тот, кто разрушил собственную семью.

«Стреляй метко, ладно?»

Это всё, о чём он может просить. И, если Китнисс действительно понимает его, она выстрелит. Как надо.

Но Прим уже никогда не будет в порядке...

Конец

@темы: pg, фанфик, mini, голодные игры, гейл&прим, gen

---

Fanfic #58 — Фанфик по Голодным играм (+14)

[Ricka]

Название: Мертвый победитель
Автор:  Ricka
Связь: [email protected]; icq - 6046793; rickachan.diary.ru
Бета:  fandom Hunger Games 2012
Фэндом: трилогия Голодные игры
Размер: мини (2012 слов)
Персонажи: Хэймитч Эбернети
Возрастной рейтинг: PG-13 (+14)
Саммари: Первый опыт Хеймитча в качестве ментора на Пятьдесят Первых Голодных Играх.
Дисклеймер: Все принадлежит тому, кому принадлежит.
Размещение: Только с разрешения автора.
От автора: работа для  ФБ-2012
Приятного прочтения, и пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Мертвый победитель

Сегодня первый день нового сезона Голодных Игр, а значит, я вновь увижу смерть.

Арена в этот раз простая: обычный лес с парой речек, умеренная температура; ловушек по моим данным практически нет. Для этого года выбрали обычные, простые Игры, и это смущает после знаменитой Квартальной бойни. Я наблюдаю за происходящим на экране с тревожным чувством.

Трибуты появляются появляются вокруг Рога. В глаза мгновенно бросается парень из Дистрикта-2, он выглядит настолько сурово, что появляются мысли о том, что вся эта основная часть не имеет смысла — все и так знают, кого будут короновать. Поклонники готовы с остервенением тратить деньги на помощь, без которой он и сам справится, тогда как у меня нет ни единого спонсора.

Про себя я веду обратный отсчёт, вторя голосу комментатора. Мои ноги напряжены, а руки сжаты в кулаки, и я сам готов бросится к Рогу, цепляясь зубами за свою жизнь. Мой бывший ментор, ставший моим коллегой, хлопает меня по плечу. Но воспоминания слишком сильны, и в смотровой комнате я ощущаю запах крови и затаившуюся опасность. Мне хочется спросить, как долго в своих мыслях я буду возвращаться на Арену и сколько ещё буду вздрагивать, когда кто-то называется моё имя? И мне страшно получить ответ.

Старательно убеждаю себя откинуть эти воспоминания и переключиться на новые Игры.

Мои первые трибуты: оба пятнадцатилетние, родом из Шлака, бесконечно слабодушные и тупые, из-за чего я только сильнее раздражаюсь. Мальчик вздрагивает при виде профи, но при этом лелеет надежды о славной победе, не иначе как насмотревшись прошлый сезон. Его взгляд, полный восхищения, пробуждает во мне единственное желание вытрясти всю дурь из этого олуха. Девочка просто... девочка. Худая, дрожащая, с глазами на мокром месте. Смотрит на меня с надеждой, как на чудо. Не знаю, как им объяснить, что такое Голодные игры и что никаких чудес на них не случается.

— К Рогу не суйтесь, — говорю я им. — У вас участвовать в этом кровавом месиве получится только в роли кровавого месива. Бегите, ищите воду, ну а дальше по ситуации.

Стандартная инструкция, мой ментор перед Бойней произносил тоже самое.

— Но ты же сунулся, — противится мальчик.

Я даже удостаиваю его взглядом. Невозможно создать победителя за неделю, это либо годы тренировок, либо то, что есть в тебе с рождения. Нужно обладать достаточной волей, надменностью и верой в себя, чтобы кинуться в первый бой и выжить против профи. Короче говоря, нужно быть самоуверенным кретином, полностью понимающим, что тебя ждёт. Мой мальчик, конечно, кретин, но кретин бестолковый, который хочет стать звездой и не осознает, в какую хрень вляпался.

Это подтверждается через несколько секунд после удара гонга. Мальчик со свойственной ему недалёкостью отчаянно бросается к Рогу Изобилия. Идиот! Он выглядит как обезумевший зверёк, готовый на последнюю попытку отстоять себя в борьбе с хищником. Мне хочется орать на него. Да будь у него даже отличная пушка, профи его голыми руками прибьют прежде, чем он успеет очухаться. Это невообразимо глупо. Если ты недостаточно силён, будь достаточно хитёр...

Пушка молчит, а потому я сперва теряюсь и только потом понимаю, что первые дети мертвы. Девочка из Дистрикта-5 смотрит в камеру мертвым взглядом, но я вижу своего соратника из Дистрикта-12, чей предсмертный крик до сих пор звенит в моих ушах. Он первый пал на Бойне. Я отворачиваюсь, чувствуя, что меня сейчас вывернет наизнанку. Закрываю глаза и делаю несколько глубокий вздохов, но нос чует запах сожженных тел.

Чья-то рука касается меня, и я яростно вскакиваю от неожиданности, готовый нанести удар. Мой ментор с грустью смотрит на меня, а потом показывает на экран. Мальчик умирает, захлебываясь собственной кровью. Трибут из Дистрикта-2 ухмыляется и напоследок жестко пинает его в грудь.

Вот тот, кто действительно готов на всё. Профи выглядят и ведут себя как обычные подростки, с неприличными шуточками и легким заигрыванием друг с другом, но их извращенное понимание мира делает из них безжалостных машин в этой системе. За это Капитолий и кормит их с рук. Чтобы Игры для них были спортивным соревнованием, в то время как остальные тут просто хотят выжить.

Профи отвратительны, и я чувствую, что это та ненависть, которую невозможно пересилить.

Мой ментор расстроенно качает головой. Что происходит в башке этого старикана? Я потерял всю свою семью, они сгорели в этом проклятом капитолийском огне. Но я все ещё пытаюсь вытащить своих ребят с Арены, я хочу показать Капитолию, что дела обстоят не так просто, как они задумали, что мы готовы бороться за себя. А этот первый победитель из нашего дистрикта напевает себе под нос колыбельные и рассеяно хлопает глазами, пока детей, за которых он в ответе, убивают. Он никак не помог мне на Бойне, и сейчас советует отпустить и проще относиться к происходящему.

Я скидываю его руку со своего плеча, готовый произнести целую пламенную речь. Там умер мальчик, который был слишком тупым, но как мне теперь смотреть в глаза его родителям? Как смотреть в глаза кому-либо в нашем Дистрикте? Я чувствую, что во мне бушует истерика.

— Хеймитч, — спокойно говорит старик, — это слишком, я знаю. Тебе стоит развеяться, я справлюсь сам. Девочка убежала в лес и сейчас ищет воду. Пока она следует твоим советам, да и бой около Рога не закончился. Ничего не произойдет в ближайшее время. Спустись лучше на банкет и поговори со спонсорами.

Он буквально выталкивает меня за дверь.

— Не будь таким же, как наш трибут, просто слушай, что я тебе говорю.

Вспышка ярости затуманивает мои мысли, когда старик захлопывает дверь перед моим носом. К тому же со мной все ещё обращаются как с ребенком. Но я выиграл Игры, и цена моей победы была слишком высока. Я потерял всё. А теперь ещё и одного из своих подопечных. Мне хочется ворваться в главный кабинет центра управления и задушить Главного Распорядителя. Мне хочется посмотреть в глаза Сноу и бросить ему вызов.

Сердце пропускает удар, когда я вспоминаю стальной взгляд Президента Панема и его обещание расплаты в случае, если я продолжу вести себя так своевольно.

Но мне уже нечем платить.

От этой мысли ярость исчезает, а холодок проходится по спине. У меня уже ничего нет.

Мне вдруг делается всё равно. Я вновь вижу обуглившиеся тела и слышу людское сочувствие: «Нам очень жаль, Хэймитч». Вдруг начинает казаться, что где-то в душе я понимаю этого старика. Кого забрали у него? Что от него требовали? Сколько смертей он видел, и после какого количества уже перестаешь считать? Я смотрю на других менторов и вижу совершенно разных людей. Одни наслаждаются своей победой, а другие отворачиваются и закрывают глаза. И я хочу знать, стану ли таким же. Или уже стал?

Медленно двигаюсь в сторону банкетного зала. Праздный гул и пестрые платья вызывают приступ отвращения, мне хочется вернуться в Тренировочный центр, закрыться в комнате и повеситься. Это абсолютно серьёзное желание. Я чувствую себя чужим. Другие победители, которые предпочитают банкет смотровой комнате, или те, кому уже не за кем наблюдать, легко общаются между собой и с капитолийцами, обсуждая погоду и делая ставки.

— Эбернети! — кто-то окликает меня, и я растерянно оборачиваюсь.

Передо мной возникает Рубака. Победитель 45-х Голодных Игр из Дистрикта-11. Я чувствую себя неловко рядом с ним. Его стратегия на Арене вдохновляла меня на создание своей. Думаю, он был одним из тех победителей, которые вселяли надежду для всех трибутов из дальних Дистриктов. Настоящий, абсолютный и самоуверенный кретин, готовый бесстрашно, с улыбочкой броситься в самую гущу заварушки.

— Бог мой, Эбернети, — Рубака шутя ударяет меня кулаком своей искусственной руки. — Вот кого я хотел видеть, нашего малыша Эбернети с Квартальной Бойни. Ты что забыл, что я приглашал тебя выпить на Церемонии Открытия? О, вижу-вижу, как тебе неловко. Но вот что, Эбернети, правила такие: мы теперь с тобой и братья, и друзья, и соперники, и соратники. Так что бросай-ка свой стиль Дистрикта-12 и расслабься.

— Чего ты хочешь?

— Откровенно говоря, я хочу выпить, ну а тебе это жизненно необходимо. А ещё тебя надо познакомить с нашими милыми девочками.

Я сторонюсь его. Несмотря на всю симпатию, он кажется слишком веселым для такого события, а я не готов разделять эту радость. Меня слишком беспокоит девочка на Арене, что если она уже мертва? Кидаю взгляд в сторону больших мониторов, информирующих о трибутах. Имя рядом с надписью «Дистрикт-12» горит, значит, девочка жива. Двигаюсь в сторону экрана, чтобы смотреть трансляцию хотя бы по национальному телевидению. Рубака пожимает плечами, мол, как хочешь.

Потенциальные спонсоры вовсю обсуждают происходящее, и мне едва удается протиснуться ближе к экрану. Неожиданно я удивлен. Во-первых, потому что вижу, что показывают девочку. Во-вторых, потому что она не одна. Оказывается, я недооценил плаксивую крошку. Она нашла себе союзника — сильного парня из Дистрикта-8, который получил на показах восемь баллов. Он единственный, кто кроме профи действительно интересует букмекеров. Я симпатизирую этому трибуту, и моя девочка, судя по всему, тоже.

Задаюсь вопросом, что послужило причиной для такого союза: просто жалость или какая-то особенная договоренность? Может, у девочки есть какие-то козыри, о которых я не знаю, или этот парень просто решил развлечься напоследок? Я знаю, что всякое происходит на Арене, но перспектива наблюдать по национальному телевидению секс моей подопечной явно не радует. С другой стороны, это может помочь. Когда имеешь дело с Голодными Играми, никогда не знаешь, что может пригодиться. Любую историю можно раскрутить. Это пусть минимальный, но шанс.

Я наблюдаю за их странным союзом, пытаясь найти что-то, что может привлечь спонсоров. И к своему разочарованию не вижу ничего, только двух отчаянных подростков, которые сбились в стаю из чувства самосохранения. Мальчик ведет себя отчужденно, почти недовольно и интереса к моей подопечной не проявляет, но все же помогает ей взбираться на гору, не бросает и не убивает. Она от него большего и не требует. Это не очень хорошая для продажи история, но напоминает мне о Мейсили. Мы были слишком разные, чтобы быть друзьями, но сошлись на выживании, и её смерть до сих пор не отпускала меня.

А теперь меня не будет отпускать и смерть этой девочки.

Я думаю об этом слишком отстранено ещё до того, как переродки, так похожие на обычных белочек, нападают на неё. Они вгрызаются в её тело, сразу штук десять, и не оставляют ей никакого шанса. Её союзник даже не успевает отреагировать. Он идёт впереди и просто слышит крик, а в следующее мгновение оглушающий грохот пушки оповещает о её смерти. Он рассеянно оборачивается, и в карих глазах отражается ужас.

Это именно то, что так часто происходит на Играх. Ты просто думаешь, что у тебя что-то получается, а в следующее мгновение кто-то, возможно, даже ты, умирает.

Я пораженно смотрю на экран, пока все вокруг возбужденно тыкают пальцами и делятся впечатлениями. Никто не ожидал, что распорядители пустят переродков так скоро и так внезапно. Но все воодушевлены. Ответственные за Дистрикт-8 тут же бросаются разговаривать со спонсорами. Хотя я их понимаю, выглядит это гадко. Мне приходится покинуть зал, чтобы не привлекать лишнего внимания. Я просто вылетаю оттуда и пинаю первую попавшуюся статую в коридоре. Тело дрожит, и едва получается дышать.

Я думаю только о том, что у неё был шанс. И вдруг они забрали его. Почему?

— Не валяй дурака, Эбернети, — вдруг раздаёт голос Рубаки. Он подходит ко мне с серьёзным видом, сложив руки в карманы брюк. — Ты же не думал, что они позволят тебе даже просто надеяться на победу в этом году, после того, что ты устроит на Бойне? Вот тебе ещё одно правило — трибуты гибнут. Часто, потому что мы совершаем ошибки. Тебе нужно научиться жить с этим.

Рубака смотрит на меня с легкой грустной ухмылкой. В нём уже нет того веселья, от него исходит мрачная энергия. И я чувствую, что он совсем не радуется Капитолию, просто понимает всё лучше, чем я.

— Они погибли из-за меня.

Это резкая правда, которую я не готов принять. Я зарываюсь руками в волосы и готов их выдрать от бессилия. Рубака сует мне в руки бокал со спиртным.

— Знаешь, когда-нибудь у тебя будет победитель, — обещает он. — Но не становись простодушным олухом, который надеется, что, выиграв Голодные игры, он сможет в одиночку и в первый же свой год в качестве ментора изменить всю систему. От этого можно сойти с ума. И многие действительно теряют рассудок. Лучшей выпей, помогает.

Перед глазами стоят мертвые лица мальчика и девочки. Мертвое лицо Мейсили. Мертвое лицо моей соперницы из Дистрикта-11. Мертвые лица моей матери, брата и девушки. И кровожадное лицо Сноу. Я делаю глоток.

— Не думаю, что моё пьянство поможет трибутам.

— Как посмотреть. Пьяница точно никому не навредит своевольностью, в том числе и трибутам. К тому же пьяные идеи иногда самые лучшие.

Я смотрю на бокал в моих ладонях, затем пью.

Надеюсь, это поможет.

Конец

@темы: pg-13, фанфик, mini, голодные игры, хэймитч, gen

---

Fanfic #57 — Фанфик по Голодным играм (+14)

[Ricka]

Название: Победители
Автор:  Ricka
Связь: [email protected]; icq - 6046793; rickachan.diary.ru
Бета:  fandom Hunger Games 2012
Фэндом: трилогия Голодные игры
Размер: драббл (666 слов)
Персонажи: Финник Одэйр, Джоанна Мейсон, Энни Креста
Возрастной рейтинг: PG-13 (+14)
Саммари: Победители Голодных Игр. У них разные цели, разные средства, но один результат.
Дисклеймер: Все принадлежит тому, кому принадлежит.
Размещение: Только с разрешения автора.
От автора: работа для  ФБ-2012
Приятного прочтения, и пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Победители

Финник Одэйр знает, что он рожден победителем. Джоанна Мейсон хочет выжить. Энни Креста надеется на чудо.

Финник сам решает свою судьбу, когда вызывается добровольцем. Джоанна участвует в лотерее, но удача оказывается не на её стороне. В женском шаре на тысяче листочках аккуратно выведено единственное имя — «Энни Креста».

Финник изучает Капитолий — влиятельных людей, их желания и предпочтения. Он без труда угадывает, что нужно говорить и делать, и на следующий день все влюблены в Финника Одэйра. Он слишком быстро осознает своё великолепие и нисколько не сомневается в успехе. У него высшие баллы и лучшие спонсоры, для него самые бурные аплодисменты и самые пылкие признания. Он продает себя Капитолию, прежде чем ступает на Арену. Он становится настолько ценным, что никто уже не может позволить ему умереть.

Джоанна изучает других трибутов. Всё время в Тренировочном центре она тратит не на подготовку, а на то, чтобы выяснить, кто её окружает. Она знает, что в этом году мальчик из Дистрикта-1 слишком самонадеян, чтобы согласиться на союз с профи. Она демонстрирует перед ним свою немощность так часто, как только может. И на её губах играет робкая улыбка. Мальчик хмурится, но наблюдает, а её собрат из родного Дистрикта бросает шепотом: «дьяволица». Джоанна обещает убить его первым.

Энни не может понять мир, в который она попала. Она затыкает уши, чтобы не слышать праздного капиталийского шума, и закрывает глаза, чтобы не видеть своих союзников, которым не терпится попасть на Арену. Она бедная девушка из Дистрикта-4, которая никогда не готовилась к Играм, и только происхождение помогает ей попасть к профи. Она плачет, потому что хочет жить, хочет танцевать на городских ярмарках и собирать ожерелье из ракушек. Финник шепчет, что всё исправит и вернёт её, а Энни молится своим богам, которые давным-давно сбежали из этого мира. Джоанна так и не решается дать единственный верный совет обоим — нет выхода лучше, чем смерть на Арене.

У Финника не возникает никаких проблем. Он настолько идеально обучен, что никто из трибутов ему не соперник на Арене. Играючи и легко он становится лидером, приводя в бешенство своих союзников. Но у них нет шансов. В руках Финника сияющий трезубец — символ его однозначного превосходства, доказательство того, что сам Капитолий пал перед ним. Он, не раздумывая, устраняет всех врагов, наслаждаясь своим триумфом. Он исполняет долг, возложенный на него с рождения.

Джоанна Мейсона готова ко всему. Она сама собирается устраивать всем проблемы. Ни разу за всю историю в её Дистрикте не было женщины-победителя. Ни разу за всю историю никто в Седьмом не хотел выжить так сильно, как этого хочет Джоанна. Никто не был готов заплатить такую цену. Мейсон играет с трибутами: она позволяет своим врагам поверить в победу и наносит удар в самый последний момент. Никто не ожидает такого от слабой девчонки. Разве что её знакомый из Дистрикта-7, но она не дает ему опомниться. А потом Джоанна со слезами падает в ноги к мальчику из Дистрикта-1, она знает, что он не такой как другие, и он протягивает ей руку помощи. Когда победа оказывается уже близко, она безжалостно убивает его во сне.

Энни Креста сходит с ума. Её тошнит от запаха разлагающихся тел, и она никак не может смыть чужую кровь со своих рук. Энни и близко не подходит к оружию, но она видит как её союзники убивают других трибутов, и её без конца тошнит. Она не может ни спать ни есть. Профи отрубают голову её другу из родного Дистрикта и вешают на ветку, отпуская веселые шуточки. Энни не может избавиться от взгляда его безжизненных глаз. Она кричит и бежит, бежит и кричит. Она забивается в укромное место, раскачивается из стороны в сторону и без конца разговаривает со своим другом. А в это время Финник в Капитолии отдает последние куски своей души дьяволу за то, чтобы затопить Арену.

Финник продает себя по цене, которую сам же и придумал. Джоанна чувствует всеобщий страх и презрение, даже самые близкие люди не смотрят ей в глаза, и Мейсон посылает всех к чертям. Энни проклинает Джоанну за то, что та так и не решилась дать совет.

В конце концов, удар пушки — и они победители. Победителей не судят. Энни Креста зажимает уши ладонями.

Конец

@темы: фанфик, mini, голодные игры, джоанна, финник&энни, финник, энни, PG-13, gen

---

Навигация

[by Ricka]

Пост-навигация по дневнику.
Обновлено 28 октября!
Новости дневника|О дневнике| Ricka

Фанфики:

Фэндом "Голодные игры" (трилогия):
• Ребенок Китнисс ^New! - Китнисс|Пит|Гейл|Плутарх|Хэймитч|Энни, мини.
• Когда допускаешь ошибку ^New! - Хэймитч/миссис Эвердин, драббл
• Одно мгновение ^New! - Цинна/Китнисс, мини.
• Трижды Гейл Хоторн разговаривал с Питом Мелларком ^New! - Гейл|Пит, мини.
• Ты будешь в порядке ^New! - Гейл|Прим, мини.
• Мертвый победитель ^New! - Хэймитч, мини.
• Победители ^New! - Финник|Джоанна|Энни, драббл
• Будь на моей стороне - Пит/Китнисс, драббл
• Отчаявшиеся - Гейл/Китнисс, драббл
• Русалочка - Финник/Энни, драббл
• Кто я есть - Гейл/Китнисс, драббл
• Может, если бы - Пит/Китнисс, драббл
• Шесть причин боли - Гейл/Прим, mini
• Береги её - Гейл|Пит, драббл
• Судьба - Хеймитч/его девушка, драббл.
• Неидеальные - Гейл/Джоанна, mini.
• Пока бьются сердца ^{переписывается} - Пит/Китнисс, Гейл/Китнисс, max.
• Реально или нереально? - Пит/Китнисс, drabble.
• Натягивая тетиву - Гейл/Китнисс, mini.

Фэндом "The Vampire Diaries"

The Vampire Diaries:
• Туфелька - Дэймон/Елена, mini.
• Что скрывает кровь? - Дэймон/Елена, mini.
• Дежавю - Дэймон/Елена, Дэймон/Кэтрин, mini, пост 1.22.
• Всё для неё - Кэтрин-центрик, general audience, min.
• Тихо ночью - Дэймон/Бонни, Дэймон/Эмили, min.
• Без названия - Дэймон-центрик, пост 1.09, mini.

Фэндом "Наруто"

Наруто:
• Верность - Наруто/Хината, drabble.
• Гены - гиены - Итачи/Сакура, mini, пошлятина, юмор.
• На ощупь - Глава I; Глава II; Глава III (I сцена) - Саске/Сакура, Суйгетсу/Сакура, midi, не закончен|Коллажи к фанфику "На ощупь"
• Полутени - часть 1, часть 2, часть 3, часть 4,часть 5, часть 6, часть 7 - Саске/Сакура, Итачи/Сакура, midi, не закончен.
• Грани - часть 1, часть 2,часть 3 - Саске/Сакура, midi, закончен.
• Out of... - бонусное дополнение фанфика "Грани", Саске/Сакура, mini.
• Errata - Саске/Сакура, mini.
• Агония - Саске/Сакура, mini.
• Потухшая свеча - Саске/Сакура, mini.
• Никак - Саске/Сакура, mini.
• Королевна. Отражение в воде. - Саске/Сакура, mini.
• Невесомость... - Неджи/Тен-Тен, mini.
• Противостояние - Саске/Сакура, mini.
• Их первое утро... - Саске/Сакура, mini.
• Саске-сан - Саске/Сакура, mini.
• Отпускаю... - Саске/Сакура, mini.
• Подруги - Сакура, Ино, mini, general audience.
• Цейтнот - Сакура-центрик, джен, драббл.
• Вектор - Саске/Сакура, mini.
• Что мы наделали? - Саске/Сакура, mini.
• Nozomi - Саске/Сакура, mini.
• Вкус крови - Саске/Сакура, mini.
• Розовый… Красный… Багровый - Саске/Сакура, mini.
• Ложь - Саске/Сакура, mini.
• Простые вещи - Наруто/Сакура, намёк Саске/Сакура, mini.
• Это должно быть красиво! - Неджи/Сакура, mini
• Безумная - Хината/Нейджи, mini.
• Волчонок - часть 1 - множество пейрингов, Саске, Суйгетсу, приостановлен.
• Отныне - Рекламный эпизод - .../Сакура, Саске/Сакура. На данный момент имеет только рекламный эпизод к фанфику.

Фэндом "Гарри Поттер"

Гарри Поттер:
• Ваниль - пролог - Пейринг: Драко/Пенси, Перси/Пенси, midi, временно приостановлен.
• La Belle - I - Беллатриса, временно приостановлен.
• Минута и 14 секунд - Салазар, Ровена.

Фэндом "Сумеречная Сага"

Сумеречная сага:
• Манящая луна - Джейкоб/Ренесми, mini.
• Старые раны - Джейкоб/Ренесми, mini.

Фэндом "Хикару и Го"

Хикару и Го:
• Заклятые друзья - Тоя и Синдо, mini.

Фэндом "Аватар. Леганда об Аанге"

Аватар. Легенда об Аанге.
• Синяя маска - Зутара.

Фэндом "Charmed"

Charmed/Зачарованные
• Холливеллы - Кристофер Холливелл|Уайтт Холливелл, множество других персонажей, max, в работе. Доступ к чтению фанфика ограничен.

Original:

Рассказы/Новеллы
• Объятья греха - PG-13, мистика, драма, демоны.

Повести
• Волчья - черновик, доступ к чтению ограничен.

Коллекция драбблов "Ночные тени":
• Чернила
• Волчица
• Любовь
• Демоны ночи
• Адюльтер

Поэзия:

• Пробный соннет

Приятного прочтения!

запись создана: 12.03.2009 в 18:28

@темы: административное/новости

---

Fanfic #56 — Фанфик по Голодным играм (+12)

[Ricka]

Название: Будь на мой стороне
Автор:  Ricka
Связь: [email protected]; icq - 6046793; rickachan.diary.ru
Фэндом: трилогия Голодные игры
Размер: драббл (826 слов)
Пейринг: Пит/Китнисс
Возрастной рейтинг: PG (+12)
Саммари/Ключ: «Будь на моей стороне»
Дисклеймер: Все принадлежит тому, кому принадлежит.
Размещение: Только с разрешения автора.
От автора: работа для драббл-феста на  Hunger Fest.
Приятного прочтения, и пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Будь на мой стороне

— Я готовил тебе сырные булочки. Реально или нереально?

— Реально.

Я резко опускаю глаза, пытаясь унять дрожь в руках. Ненавижу себя за это, но ничего не могу поделать с эгоистичными порывами встать и убежать, спрятаться где-нибудь и ничего не слышать. Это действительно превращается в тягучую муку — каждое слово и каждый враждебный взгляд напоминают мне о том, кто я есть. Я не милая и дружелюбная девочка, какой обещала быть Хэймитчу, и теперь Пит слишком хорошо это видит.

Его вопросы напряженные, но безобидные, мы касаемся только самых невинных тем, старательно делая вид, что между нами нет никакой особенной связи, но тошнота и отвращение сопровождают каждый мой ответ. Я просто слишком хорошо знаю, о чем Пит думает, спрашивая меня об историях, которые я рассказывала ему во время подготовки к первым Играм. Это не произносится вслух, но мы оба знаем — я играла на публику. Я никогда не благодарила его за сырные булочки. Предпочитала не замечать его взглядов. Пыталась спасти, чтобы вернуть долг. Его пиджак на моих плечах — моя подозрительность. Его попытка дружить — моя нарочитая грубость. Волновалась ли я за него в метель? Нет, я всего лишь должна была убедится, что, даже после того, как я выбрала Гейла, он все равно остался моим. Что бы я не сделала, какой бы я не была, меня все равно ждала его слепая нежность и поддержка — я боялась потерять это, но не давала ничего взамен.

И вот теперь я действительно потеряла его. Пит, наконец, это понял — меня не за что любить. И я тоже поняла. Я принимала все как данность. В день, когда его спасли, я не думала о том, что должна сказать, мне было все равно. Какая разница? Пит будет счастлив меня видеть, даже если я скажу ему, что не люблю его. А если не скажу, он просто одарит меня такими желанными поцелуями и нежно-нежно обнимет, укрывая от всего мира. Я ведь даже не осознавала, как нуждаюсь в его руках и губах. А потом все треснуло, я оказалась в параллельной вселенной, где меня не обязаны любить и терпеть за просто так, где все, что у меня есть — скупое чувство разочарования и заплесневелая ярость. Одна единственная задача убить Сноу. Мир оказался тусклым и ненужным без Пита, и лишь Сноу был в этом виноват — это он открыл правду на то, кто я есть. Больнее всего было осознавать, что все, что Пит говорит — не ложь Капитолия, а настоящая правда, пусть и утрированная.

Он ведь считает, что я хочу его убить... Гейл предлагал это. И я не уверена в том, что шокировало меня на самом деле — то, что Пит может умереть, или прямолинейность Гейла. Я боялась этих мыслей, стыдилась и ненавидела, но были те доли секунды, когда мне действительно казалось, что было бы легче, если бы Пит... Мне бы тогда не пришлось расплачиваться за свои грехи и каждый раз сталкиваться с пронзительным взглядом голубых глаз, которые зрительно сдирали с меня кожу и видели все самое плохое, что во мне есть. Пит, наконец, имел возможность выплеснуть всю обиду и злость, которая скопилась у него за все время, проведенное со мной. И это я сделала его таким, не Сноу. Но я так не хотела бы этого видеть и слышать... Я действительно боялась его, я совершенно не хотела умирать от руки Пита Мелларка. Это настоящий пронизывающий страх — умереть от его руки. Я не боялась смерти, но боялась Пита, он мог забрать у меня что-то большее, чем жизнь.

Я чувствую скупую слезу, скатывающуюся по моей щеке. Пит уже разговаривает с Финником об Играх, а остальные делают вид, что не замечают моих терзаний. У всех это вошло в привычку, они тоже знают, какая я на самом деле. Мне так стыдно, но я действительно эгоистка, в этот момент я даже не плачу от боли, я жалею себя и кусаю до крови губы, стараясь придумать хоть что-то, хоть что-нибудь, любой способ вернуть мне моего мальчика с хлебом. Потому что все, что я хочу, чтобы он вновь замечал мои слезы и пытался успокоить.

Я не знаю, как это исправить... Я просто такая. Я не могу быть Питом, который бы в аналогичной ситуации спасал меня ради меня, а не ради себя. Все, что делаю я — все это ради того, чтобы его поцелуи вновь вызывали пожар в моем теле, чтобы его руки вытаскивали меня из кошмаров. Чтобы я, наконец, могла спать в его объятиях. Чтобы я могла жить. Но я даже не уверена в том, что, вернув Пита, выберу его. Мой взгляд падает на Гейла и я отчетливо понимаю, что я просто не смогу выбрать. Не смогу отказаться от своего друга, они нужны мне оба. Кто я? Просто стерва, Пит прав. Так как я никогда не смогу его вернуть, я просто брошу его на произвол судьбы и уйду убивать Сноу.

Закрываю глаза, представляя картины мести, но чёртово «всегда» гремит в моих ушах. Я уже не понимаю, что я делаю и зачем. Вокруг война, а кто в ней я? Я полностью потеряна без Пита. И только где-то в самом сердце, в самом сокровенном и недоступном месте ещё живет солнечная улыбка и теплый взгляд голубых глаз.

— Будь на моей стороне.

— Всегда.

Конец

@темы: фанфик, mini, голодные игры, пит&китнисс, het, PG

---

Fanfic #55 — Фанфик по Голодным играм (+12)

[Ricka]

Название: Отчаявшиеся
Автор:  Ricka
Связь: [email protected]; icq - 6046793; rickachan.diary.ru
Фэндом: трилогия Голодные игры
Размер: драббл (737 слово)
Пейринг: Гейл/Китнисс
Возрастной рейтинг: PG (+12)
Саммари/Ключ: Таймлайн - начало третьей книги. Пытаться вытащить ее из кошмаров. "Я всегда буду с тобой."
Дисклеймер: Все принадлежит тому, кому принадлежит.
Размещение: Только с разрешения автора.
От автора: работа для драббл-феста на  Hunger Fest.
Приятного прочтения, и пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Отчаявшиеся

Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне семнадцать лет. Мой дом — Двенадцатый дистрикт. Я участвовала в Голодных игр. Капитолий меня ненавидит. Пит похищен. Я не могу спать...

Я залезаю в мягкую постель Гейла, натягивая одеяло до самых ушей и пряча голову в подушке. Тепло сразу же окутывает меня, создавая приятную контрастность с прохладным отсеком Хоторнов, но меня все равно не отпускают желания убежать и спрятаться в подсобке. Я чувствую себя намного защищеннее в маленьких, всеми забытых пространствах. Расписание на моей руке указывает на необходимость немедленно прибыть в образовательный центр с целью изучения чего-то там ядерного, но я лишь раздраженно одергиваю рукав и пытаюсь сосредоточиться на фактах, так легко стирающихся из моей головы.

Меня зовут Китнисс Эвердин...

Противный писк бьет по вискам, и я поворачиваю голову к Гейлу, прежде чем он успевает выключить телебраслет. Гейл хмурится на надписи, святящиеся на дисплее.

— Мне действительно нужно идти, — объясняет он, прикасаясь к моей щеке. Его взгляд лишь слегка снисходительный, но в остальном серьезный и властный. — Китнисс, пожалуйста, не нужно снова прятаться, я обещаю, никто не будет беспокоить тебя здесь.

Молча киваю, стараясь выкинуть из разболевшейся головы все лишнее: кому нужно меня беспокоить, зачем нужно меня беспокоить, где мне прятаться.

Гейл уходит, с легким хлопком закрыв дверь. Мне становится страшно, вжимаюсь в его постель и бесполезно тереблю в руках край одеяла. Пространство слишком большое, и у меня уходит несколько долгих минут на то, чтобы привыкнуть и расслабиться. Это не те места, где я прячусь обычно, и я не совсем уверена в том, что мне нравятся такие перемены. Закрываю глаза, пытаясь сдержать обещание не убегать, и сосредотачиваюсь на легком запахе, окружившим постель, представляю наши леса, охоту, любимые тропки и сокровенное место. Наконец, чувствую, что проваливаюсь в сон, и тут же резко вскакиваю в постели. Я все ещё в Тринадцатом дистрикте, ложная безопасность, навеянная комнатой, впитавшей в себя дух Гейла, пугает меня. Я не в безопасности.

Сбивая на ходу светильник, стремительным шагом оказываюсь у двери. Заперта. Ненавижу Гейла. От страха живот скручивает и стены вокруг надвигаются. Пролезаю в душевую в соседней комнате, споткнувшись и едва не упав, плотно задергиваю занавеску и забиваюсь в угол.

Меня зовут Китнисс Эвердин. Меня зовут Китнисс Эвердин.

Я в розарии. Белые розы испачканы красными каплями, которые стекают с них на алую землю. Я как будто в картине Пита, но знаю, что это Арена. Я уверена, что слышу огромные часы, отбивающие свое время, и мое сердце вторит им. Голоса Руты и Прим раздаются со всех сторон, но ужаснее всего то, что я знаю, что Пит попал в беду. Я ищу его в лабиринте, по которому расползся ядовитый плющ из роз, но нахожу только отражения Президента Сноу...

Открываю мокрые глаза, когда Гейл склоняется надо мной, прижимая к своей груди. Я вижу его через пелену слез, но все равно срывающимся голосом повторяю имя Пита несколько раз. Гейл лишь сильнее обнимает меня и его руки путаются в моих волосах. Он горячий, но мне все равно холодно, дрожащее тело отказывается слушаться меня.

— Тсс, все хорошо, — шепчет Гейл, покрывая мои щеки легкими поцелуями. Я мечтаю, чтобы на его месте был Пит, и от этих желаний плачу лишь сильнее.

Гейл легко поднимает меня и относит в постель, где я мгновенно сворачиваюсь калачиком. Я не прошу его остаться со мной, чувствую, что предам такой просьбой Пита, но он понимает всё без слов — я действительно не могу позволить ему отпустить меня сейчас. Он ложится рядом, подставляя руку мне под голову, и я вцепляюсь пальцами в его рубашку. Это не похоже на ночи с Питом, это совсем иначе, но все равно приятно. Медленно успокаиваюсь, хоть сердце и продолжает ныть по увиденному кошмару. Власть Гейла надежная и сладкая, и мне хочется, чтобы он распространил её ещё дальше. Чувствую себя неуютно, хочется избавить от этих нервов, хочется просто забыться, хочется большего.

Не знаю, как попросить Гейла об этом, поэтому прямо говорю, даже не подняв взгляда: «Поцелуй меня». Чувствую, как Гейл напрягается, рука поглаживающая мое плечо замирает. Он раздумывает всего пару секунду, прежде чем сухо, почти недовольно поцеловать меня. Я не чувствую от этого поцелуя ничего кроме скупого разочарования. Но его горячие губы не оставляются, они опускаются ко мне на шею и заставляют запрокинуть голову. Удовольствие настолько острое, что мои вздохи теперь сопровождаются легкими стонами.

— Я всегда буду с тобой, — слишком серьезно произносит Гейл, оторвавшись. Мне вдруг становится неловко и я дергаюсь в его руках, стараясь хоть немного отодвинуться. Гейл понимает мои желания и ослабляет объятия. Отворачиваюсь и стыдливо прячу лицо в подушку, когда его руки ненавязчиво оборачиваются вокруг моей талии — Спи спокойно, Кискисс.

Конец

@темы: фанфик, mini, голодные игры, гейл&китнисс, het, PG

---

Fanfic #54 — Фанфик по Голодным играм (+8)

[Ricka]

Название: Русалочка
Автор:  Ricka
Связь: [email protected]; icq - 6046793; rickachan.diary.ru
Фэндом: трилогия Голодные игры
Размер: драббл (1076 слово)
Пейринг: Финник/Энни
Возрастной рейтинг: G (+8)
Саммари/Ключ: "Когда русалки умирают, они превращаются в морскую пену."
Дисклеймер: Все принадлежит тому, кому принадлежит.
Размещение: Только с разрешения автора.
От автора: работа для драббл-феста на  Hunger Fest.
Приятного прочтения, и пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Русалочка

«Она была обычной русалочкой, каких было много. Не слишком красивая, не слишком умная, самая младшая, любопытная и назойливая. Самая ранимая. Она была мечтательницей, обычная русалочка, она плавала там, где было запрещено, заплывала к другим берегам и долго-долго смотрела на горизонт, мечтая о неведомых далях. Она хотела любви и знала, что, только обретя её, сможет стать бессмертной. Такие беззащитные русалочки как она умирали, если оказывались ненужными. Ты знаешь, как русалки умирают? Они превращаются в морскую пену. И нет ничего страшнее этого проклятья.

Однажды Русалочка встретила Принца. Самого настоящего, самого удивительного. Он был юн и очарователен, храбр и силен, а от его улыбки её сердце замирало. Она сразу поняла, насколько он замечательный, ещё до того, как остальной народ признал это. И у Принца было большое сердце. Она была обычной русалкой из бедной рабочей семьи, которая была во власти его семьи. Но Принц никогда не был жесток к ней, он был снисходителен к её отцу и всегда покупал ожерелья из ракушек, которые она предлагала. Они не были ему нужны — зачем Принцу сотни таких ожерелий? Но он покупал их и с улыбкой выслушивал её истории на закате. Она рассказывала о неведомых далях и чудесных странах, о месте, где нет страха, о месте, так непохожем на то, в котором жили они, царство русалок и принцев. Их ничто не связывало кроме его доброты и её любви.

Так могло продолжаться много лет, Русалочка могла до конца своих дней безответно любить, а Принц мог вырасти в настоящего короля и найти себе достойную королеву, но его отец был слишком жесток, чтобы позволить этому случиться. Он считал младшего сына слишком слабым и никуда не годным, Принц в его глазах совершал ошибку за ошибкой, и отец решил его покарать — он заставил Принца доказать свою силу, пройти суровое испытание, из которого почти невозможно вернуться живым....

Русалочка тогда плакала, она так боялась за Принца, но ничего не могла сделать. Она отдала ему жемчужное ожерелье своей матери и попросила вернуться. Она едва успела коснуться губами его щеки, как он исчез из её жизни на долгие и страшные недели. Она ждала и молилась всем морским богам, и её вера не оказалась напрасной. В ужасный шторм он вернулся к ней. Победителем. Прошедшим испытание. Теперь его любили все. Все знали славного Принца Морей, все поняли, какой он красивый и удивительный, и у Русалочки появилось так много конкурентов. Но он вернулся. К ней. В дрожащих руках Принц сжимал окровавленное жемчужное ожерелье, и его сухие губы коснулись её лба.

Но Принц изменился. Испытание, которое он прошел, было слишком суровым, и Русалочка видела это в его глазах, в его таком сломленном взгляде. Он сидел на берегу, когда она рассказывала ему свои истории, и кусал губы. Он больше не верил в её сказки и не носил ракушек на шее. Однако изменило его не только испытание, с каждым восторженным криком народа, Принц отдалялся от неё. Его любили, ему находили множество королев, и он путался в том, что реально, а что нет, а Русалочка так отчаянно пыталась сохранить в Принце то, что делало его Принцем. И он злился. Однажды, когда уже ничто другое не действовало, она просто призналась ему в любви. В самой настоящей. В самой искренней. Но она была обычной русалкой, а он любимым принцем народа, и он, разозленный, ответил ей: "Меня многие любят". Он упивался всеобщей любовью, не зная, какую коварность она в себе таит, и он отказался от той любви, которая могла бы ему помочь. Русалочка была просто другом для Принца. Но она не перестала его любить. И скоро случилось ужасное.

Она должна была пройти то же испытание, что когда-то прошел Принц. Он считал себя виноватым, упал перед ней на колени и молил простить его. Это было его новым наказанием за непослушание. Он сам повесил ей на шею то старое ожерелье из жемчуга, которое спасло его, и обещал сделать все, чтобы помочь. Русалочка в слезах сделала то, что велело ей сердце. Она поцеловала Принца. Говорят, поцелуй истинной любви может спасти от любого проклятья. Но Принц не любил, а её мир не был чьим-то злым проклятьем, и после поцелуя ничего не изменилось. Она думала, что умрет, то было самое ужасное испытание в её жизни. Страх и смерть, жестокость повсюду. Русалочка не была смертельно ранена, но в том месте, куда она попала, не было ни капли любви. И она начала превращаться в морскую пену. Она выжила в испытание так, как может выжить человек, Принц что-то сделал для этого, но как русалка она умирала. Мечты больше не прокрадывались в её мысли, море и невиданные дали больше не волновали её, она больше не думала о Принце, она вообще ни о чем больше не думала. И её руки не собирали ракушек.

Время шло, она вернулась домой, но по-прежнему оставалась морской пеной. Принц пытался спасти её, он пытался её расколдовать, он так отчаянно вызвал к ней, уговаривал, молил, её имя слетало как музыка в его губ, его руки вытирали её слезы и согревали плечи, но Русалочка не оживала.

Они садились на берегу моря, она бездумно водила пальцами по песку, а он рассказывал ей, как многое она для него значит. Он рассказывал, как полюбил её и сам того не заметил. Он утверждал, что она удивительная, самая необычная и драгоценная для него русалка из всех. Он поведал о том, как она проникла ему в самое сердце, как покорила его, как показала, что такое настоящая любовь и теплота. Принц плакал, потому что морская пена никак не хотела отпускать Русалочку. И тогда он целовал её безжизненные губы, и теперь поцелуи истинной любви заставляли её слегка шевелить ресницами. Проклятье можно было разрушить.

Шло время, дни сменялись месяцами, а месяцы годами. Но Принц оставался с ней, и Русалочка медленно возвращалась к нему. Она слушала его истории и придумывала им окончания. Она заново училась плавать и собирать ракушки. И в этом страшном-страшном мире она училась засыпать и не видеть кошмаров, прижимаясь к плечу Принца. Её любовь наконец была ответной. Она была обычной Русалочкой, а он дивным Принцем, но они любили друг друга и защищали. И она знала, что как бы обстоятельства не пытались превратить её обратно в морскую пену, у неё есть его любовь... Всегда. Даже когда Принца уже не будет рядом...»

— Но что было дальше, мама?

Энни вздрогнула и отвела взгляд от моря за окном. Она повернулась к сыну и погладила его по щеке.

— Дальше все было хорошо, — задумчиво произнесла она. — Русалочка жила счастливо, не смотрят ни на что. Когда-нибудь я тебе расскажу, а сейчас тебе пора спать. Спокойной ночи, малыш.

— Спокойной ночи, мама.

Энни улыбнулась, целуя сына в носик. Русалочка была счастлива, не смотря ни на что. Она поднялась, задула свечу и мысленно пожелала: «Спокойной ночи, Финник»

Конец

@темы: фанфик, mini, голодные игры, финник&энни, het, G

---

[Ricka]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Fanfic #52 — Фанфик по Голодным играм (+10)

[Ricka]

Название: Может, если бы
Автор:  Ricka
Связь: [email protected]; icq - 6046793; rickachan.diary.ru
Фэндом: трилогия Голодные игры
Статус: закончен
Размер: драббл (918 слово)
Пейринг: Пит/Китнисс
Возрастной рейтинг: G (+10)
Саммари/Ключ: до Игр, наблюдать за Китнисс издалека. IC
Дисклеймер: Все принадлежит тому, кому принадлежит.
Размещение: Только с разрешения автора.
От автора: работа для драббл-феста на  Hunger Fest
Приятного прочтения, и пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Может, если бы

У Китнисс темные волнистые волосы и серые пронзительные глаза, она всегда хмуриться, из-за чего между её бровей появляется морщинка, а пухлые губы превращаются в тонкую полоску. Она часто кусает их, когда сосредоточенно думает над ответом. Непослушные прядки волос постоянно выбиваются из её вечной косы и падают на лицо, когда Китнисс склоняется над учебником. Она всегда сначала дует на них, а потом заправляет за ушко. Она левша, у неё прямой наклон почерка, неровный местами. Она почти никогда не улыбается и сторонится чужих прикосновений. Может, если бы он подошел к ней...

— Пит, ты меня слышишь? — Лукас дернул его за плечо, отвлекая от Китнисс. — Я говорил, сколько времени угробил на это задание. Ненавижу уголь, почему мне нужно было воспевать его?

— А, да... Уголь, точно. Я тоже вчера много времени потратил.

— Как будто нам это понадобиться. Вон, пусть малышки из Шлака, зубрят, прежде чем угробят себя в шахтах.

Шахты... Китнисс всегда напрягается, когда речь заходит о шахтах, её глаза медленно тускнеют. Пит хотел бы подойти к ней, взять её лицо в свои ладони и сказать, что ей никогда не придет беспокоится об этом. Она никогда и близко к шахтам не подойдет.



Китнисс всегда отворачивается от его взгляда, но на секунду в серых глазах вспыхивает недоверие и что-то ещё. Она всегда будто нарочно обходит его стороной. К ней невозможно незаметно подойти, она все контролирует и оборачивается на каждый шорох, поднимая бровь. Уголки её губ расслаблены только при разговоре с Мадж, уголки её губ растягиваются только рядом с Прим. Её лицо светлеет, и она одаривает сестру теплой улыбка с милой ямочкой на правой щеке, от которой у Пита замирает сердце. Он хотел бы, чтобы она улыбалась ему также. Может, если бы он подошёл к ней...

— Поздравляю, Пит, — Делли кидается ему на шею, когда Мелларк выигрывает второе место на школьных соревнованиях. Она его подруга детства, и всегда мило подтрунивает над ним. — Клянусь, я слышала как минимум трех девочкев, которые шептались о любви к тебе.

— Ерунда, Делли, — отмахивается он.

Девочки милые, чудесные, замечательные, но он знает, что никто никогда не сравниться с Китнисс. Она самая лучшая. Всегда. Никто не может затмить её.

— Ну, твоя сила впечатляет...

Он должен быть сильным, чтобы защитить Китнисс от всего. Он чувствует на себе её взгляд в толпе и оборачивается, чтобы встретиться с внимательными серыми глазами. Её губы искусаны, и она хмурится. Прим рядом улыбается и что-то рассказывает ей. В душе Пита все холодеет от мысли, что она могла все это время наблюдать за соревнованиями, за ним, за его победой. Китнисс безразлично отворачивается, берет Прим за руку, и они вместе идут домой, а Пит все провожает её взглядом. Он знает, что будет дальше. Она придет домой, скинет сумку, потуже заплетет волосы и побежит в лес — таков её способ выживать в этом мире. Она больше никогда не посещает уроки музыки и никогда не вызывается петь на школьных мероприятиях. Пит хочет слышать её голос, он обещает себе, что сделает все, защитит её от всего мира, и однажды она снова будет петь. Она будет петь ему.



Китнисс приходит в пекарню два или три раза в неделю, она торгуется только с его отцом и предпочитает, чтобы других Мелларков рядом не было. Отец покупает у неё белок. Китнисс всегда подстреливает тех в глаз, без вариантов. Пит восхищен её меткостью. Вместе с ней приходит Гейл. Он зовет её дурацким прозвищем и всегда открывает перед ней дверь. Они похожи друг на друга как родственники, но Пит знает, что это не так. Но он очень близок Китнисс, она полностью доверяет Гейлу и часто касается рукой его плеча. Пит не представляет, как это, чувствовать на своей коже её прикосновения. Может, если бы он подошёл к ней...

— Китнисс, ну одну минутку, ну пожалуйста.

— Ладно, только одну минутку. У нас не так много времени, Прим.

Пит замирает, оглянувшись, он видит её силуэт за стеклом. У неё снисходительный взгляд, и она с легкой улыбкой слушает восхищения Прим. Они рассматривают глазированные торты на витрине, и сердце Пита пропускает пару ударов. Китнисс со смехом указывает на маленькую желтую розочку, которую Мелларк старательно выводил несколько часов назад. В его мечтах такими розочками он будет украшает их свадебный торт. Он бы нарисовал маленькую стрелу посередине — она давно пронзила его сердце. Китнисс уводит Прим, бросая грустный взгляд на витрину. Они никак не могут позволить себе ничего подобного. Пит с сожалением хочет догнать сестер и угостить...



У Китнисс красивое голубое платье и обеспокоенный взгляд. Она уговаривает Прим не бояться, но сама едва сдерживает дрожь. Она переступает с ноги на ногу и мнет пальцы на руках, когда встает в свою линию. Её взгляд сосредоточен и внимателен, будто она в лесу на охоте. Пит боится за неё, он знает, что её имя вписано там целых двадцать раз. И Пит не представляет, что будет, если Китнисс выберут. Она такая красивая и хрупкая. Её волосы особенно заплетены, и темная косичка изящно лежит на плече. Это непреодолимое и вечное желания для Мелларка — дотронуться до косы Китнисс, нежно провести рукой. Может. если бы он подошёл к ней...

Она поворачивается и смотрит на мужской ряд. Китнисс, конечно, не видит Пита, она никогда его не видит, она ищет взгляд Гейла и улыбается ему. У Пита сжимается сердце. Оно стучит-стучит-стучит. Эффи Бряк на сцене желает всем удачи.

— Дамы вперед!

Изящный пальцы вытягивают из шара с именами один единственный листочек. Пит смотрит на напряженную Китнисс. Он обещает себе, что все будет хорошо. Эта Жатва пройдет и, в конце концов, он сможет подойти к ней, он разобьет эту стену подозрений, он подарит ей красивый глазированный торт, он услышит как он поет. Он обещает себе, до того как имя слетает с губ Эффи Бряк, что он обязательно дотронется до косички Китнисс...

Конец

@темы: фанфик, mini, голодные игры, пит&китнисс, het, G

---

Fanfic #51 — Фанфик по Голодным играм (+14)

[Ricka]

Название: Шесть причин боли
Автор:  Ricka
Связь: [email protected]; icq - 6046793; rickachan.diary.ru
Фэндом: трилогия Голодные игры
Статус: закончен
Размер: мини (4360 слов)
Пейринг: Гейл/Прим
Возрастной рейтинг: PG-13 (+14)
Саммари/Ключ: Китнисс и Пит погибают в ГИ. Гейл и Прим дома сходят с ума, потеряв сестру/возлюбленную, и на этом фоне сближаются. Когда Прим исполняется шестнадцать, она осознает, что влюблена в Гейла. Ангст и переживания со стороны девушки, которая боится быть заменой собственной сестре.
Заказчик будет особенно благодарен, если все закончится ХЭ и чувства Прим будут взаимными
Дисклеймер: Все принадлежит тому, кому принадлежит.
Размещение: Только с разрешения автора.
От автора: работа для драббл-феста на  Hunger Fest.
Приятного прочтения, и пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Шесть причин боли

I

«Эй, Прим...»

Слова, которые она не желала слышать, взывали к ней откуда-то из места, где есть покой и нет страха. Из дома. Но Прим была на Арене, и здесь не было места покою, а от страха скручивало живот. Она видела её. Прим видела Китнисс. И она пробиралась к ней босиком по колючей траве, отбиваясь от веток дрожащими руками, испачканными чьей-то кровью. Она пыталась кричать, но получалось лишь тяжело дышать. Она полностью игнорировала любые голоса, молящие её очнуться.

«Китнисс...» — она пыталась бежать из последних сил, практически вслепую, влага от слез слепила ей глаза. Прим должна была догнать Китнисс, Прим должна была её спасти. Вокруг слишком много трибутов, которые хотят их смерти. Китнисс должна вернуться к ней!

Профи были где-то рядом, они пробирались к Китнисс гораздо быстрее. У Прим не было сомнений, что они собираются сделать. Когда первый выскочил из-за кустов, крепко сжимая в руках окровавленный нож, Прим от шока споткнулась, чувствуя как деревенеет её тело. Крик ужаса сам сорвался из разбитых губ: «КИТНИСС!» Профи с ножом ухмыльнулся, глядя на неё, а Китнисс повернулась, наконец, увидела... губы девушки недовольно сжались, и, прежде чем Прим даже успела понять, что происходит, Китнисс выпустила в неё стрелу.

Крик ужаса эхом раздался по лесу...

— Прим, эй, Прим, все хорошо.

Она резко открыла глаза, со стоном подскочив в неудобном кресле. Прим едва могла понять, что происходит и где реальность, она лишь увидела обеспокоенного Гейла и, не думая, бросилась к нему, задыхаясь в истерике. Дрожащие руки сжимали рубашку парня, пока Прим приходила в себя, осознавая, что случившееся не более, чем просто сон. Она больше никогда не увидит Китнисс. Это был всего лишь кошмар. Опять. Китнисс больше нет.

— Это просто сон, Прим, — шептал Гейл, пока она уткнулась к нему в плечо, борясь с горячими слезами. Прим не хотела плакать, она никогда не хотела плакать. Но так сложно было сдержаться в этот день. В любой другой день. Просто сложно. Образы в голове так и рисовали отрывки 74-х Голодных игр, образы в голове так и создавали завтрашнее ужасное будущее. — Почему ты здесь?

Последний вопрос не был задан ласковым тоном, и Прим сразу напряглась, вспоминая, где находится, и какое обещание дала сама себе. Она тут же отстранилась от Гейла, стараясь не ловить его осуждающий взгляд. И вообще стараясь не смотреть на него. Как он её нашел? Она специально ушла к Хеймитчу, никому не сказав. Ей просто хотелось спрятаться ото всех, и она знала, что Хеймитч поймет её. Она знала, что Хеймитч всегда понимает её. Он был последней ниточкой, которая могла бы ещё хоть как-то связать её с сестрой. К тому же именно Хеймитч станет её ментором, если завтра на Жатве окажется, что удача вновь её покинула. Как это объяснить Гейлу, который презирает бывшего победителя Голодных игр?

Прим резко дернулась, когда Лютик без предупреждения запрыгнул ей на колени. Хватило лишь одного взгляда на хмурого Гейла, чтобы понять, кто привел его сюда. Маленький предатель. Прим покрепче прижала к себе кота, пытаясь спрятаться где-то глубоко в себе. Лишь бы серые глаза не прожигали так осуждающе...

— Что дальше Прим? Будешь с ним пить? — грубо произнес Хоторн, сорвавшись. — Ты испугала нас. Уже ночь, Прим, а завтра Жатва. Ты очень испугала нас.

Прим бросила на Гейла хмурый взгляд. Она очень испугала их. Почему-то его слова больно задели её. Все, чего она хотела на самом деле это провести этот день вместе с ним, она так хотела бы пробраться в его объятия, почувствовать себя защищенной рядом с тем, кто понимает всю её боль. Но зачем, если это причинит лишь новые страдания? И его строгий тон, который она ненавидела, лишь больше напоминал ей об этом. Он просто заботиться о ней как о своей семье. Прим горько улыбнулась, прикрывая глаза. Какая, впрочем, разница, если завтра Жатва?

— Прости, — покорно произнесла она, подыгрывая в этой игре. Она непослушный ребенок рядом со взрослым. Наверное, в её голосе оказалось слишком много сухой обиды, потому что Гейл только сильнее нахмурился...

II

Прим всегда верила, что её имя могут вытянуть снова. Почему нет? У неё забрали и убили сестру, её вновь и вновь заставляют проходит через это. Как будто мало было ей один раз испытать ужас от того, как легко срывается твое имя с губ Эффи Бряк, она опять каждый год должна стоять в этой толпе и надеется из последних сил, что в этот раз обойдется. Она не очень боялась смерти, больше всего она боялась, что Китнисс зря вызывалась добровольцем.

И стоя в этот день на главной площади в красивом голубом платье, которое так напоминало ей Китнисс в тот роковой день, она ненавидела себя ещё больше. Как ненавидела слова Гейла «тебе очень идет», подразумевающие, что её сестра была бы довольна.

— Наши имена вписаны всего по шесть раз, нас не выберут, конечно, — самоуверенно объясняла подругам девочка из городских, стоящая чуть впереди. Она с усмешкой поглядывала на детей из Шлака, как бы утверждая, что вот их-то выберут точно. Но стоило самодовольной девочке поймать взгляд Прим, как она тут же занервничала, перестала улыбаться и поспешила опустить глаза. Прим была доказательством того, что количество листочков ничего не значит.

Прим горько усмехнулась. Какой же нужно быть неудачливой, чтобы твое имена вытащили среди тысяч других? Наверное, столь же неудачливой, чтобы быть выбранной второй раз. Прим видела беспокойства в глазах Гейла, когда он провожал её вместе с братьями до площади, вынужденный теперь отходить в сторону к зрителям. Она знала, что он думал о том же. Вероятно, он также боялся, что смерть Китнисс может быть напрасной. Вероятно, он винил во всем Прим.

Эффи Бряк натянуто улыбаясь огласила имя какой-то не слишком знакомой девочки, но Прим не почувствовала должного облегчения. Она думала о Гейле, как о единственном человеке, рядом с которым она чувствует себя в безопасности, в объятиях которого ей так спокойно, и о том, что чувствует он. Кого он видит? Глупую маленькую девочку, которая одним своим существованием отняла у него любимого человека? Ей было стыдно перед ним. Всегда. С самого начала, в тот же вечер после роковой Жатвы она могла поднять своих глаз, уверенная в том, что все вокруг обвиняют её. Пусть даже они это не специально и всячески этого не хотят, но кто же ещё, если не она, виноват в том, что Китнисс попала на игры?

— Иди сюда, утенок, — Гейл крепко прижал её к себе, едва Жатва успела официально закончится. Прим позвонила себе маленькую слабость, только в этот момент, всего один раз раствориться в его объятиях. Она старалась не думать о том, являются ли его действия настоящей заботой о ней или он просто рад, что все обошлось... в этом раз...

III

Осознание шаткости собственного положения никогда не покидало Прим, но она просто старалась не думать об этом. У неё была семья, которая не была её, и у неё был Гейл, который тоже не был её. Многие люди пытались поддерживать её, уважая поступки, которые совершила её сестра. После смерти Китнисс прошло целых четыре года, но запутанный клубок никак не хотел распутываться. Была ли Прим на самом деле или она была для всех лишь отголоском старшей Эвердин?

— Пози, что случилось?

Прим обеспокоенно последовала за рыдающей девочкой, которая секунду назад пронесла мимо. Пози никогда не была особенно плаксивой, даже когда она больно падала, она крепко сжимала губы и терпела. Пока не приходил Гейл, рядом с которым она никогда не сдерживала чувств. Он был ей скорее отцом, чем старшим братом.

— Эй, Пози, милая, что такое? — Прим присела рядом с девочкой, обнимая её. Малышка жалобно всхлипнула и шмыгнула носом.

— Эта Алиса, она злая...

— Алиса... это та девочка, которую ты не любишь. Что случилось? Она сделала тебе что-то?

Пози резко отстранилась, серьёзно посмотрев в глаза Прим. А потом заплакала ещё сильнее...

— Она сказала... она ска... она говорит, что её сестра дружит Гейлом. Она сказала, что Гейл может тили-тили-тесто с её сестрой. Он будет любить её сильнее чем меня. Алиса дразнилась, что Гейл будет любить её тоже! — девочка злобно повысила тон, пока её нижняя губа тряслась от обиды.

— Оу, — непроизвольно вырвался полунервный смешок у Прим. Она сперва растерялась, позволив ненужным мыслям о Китнисс, Гейл и девочках обрушиться на неё, но потом, пересилив себя, улыбнулась и взяла руки Пози в свои ладошки. — Алиса просто злая девочка, Гейл никогда не променяет тебя, его принцессу, на неё. Он никогда не будет никого любить, если этот человек не будет нравится тебе. Тем более сестру Алисы.

Девочка недоверчиво нахмурилась и отвернулась. Прим со смехом тыкнула ей пальцем в носик.

— Глупенькая, — она крепко обняла Пози. — Ты единственная любимая девочка Гейла.

— И ты, — вдруг произнесла Пози, обнимая Прим в ответ. Прим горько улыбнулась, пряча глаза.

«Нет, я нет, я просто обещание, которое он поклялся сдержать...»

Она едва слышала потом, что Пози ей говорит. Реальность вдруг обрушилась на Прим и стала непреодолимым грузом. Она, конечно, знала, что Гейл не останется без девушки: прошло четыре года, чего бы он там к Китнисс не чувствовал, а молодого и красивого шахтера мало кто отказывался замечать. Но для Прим это все равно было больно. Это пошатнуло весь её хрупкий мирок.

Глядя на свое отражение в разбитом зеркале в ванной комнате, куда она выбралась на ватных ногах, Прим едва сдерживала слезы, прикрывая рот ладошкой. Страхи Пози, которые она развеяла, медленно охватили её саму. Рано или поздно все закончится. У Гейла будет собственная семья, красивая жена и дети, ему будет некогда нянчится с глупой обузой, навязанной ему непродуманным обещанием. Он захочет двигаться дальше с кем-то, кто достоин его. С кем-то, к кому он не будет относится как к ребенку. Кто-то однажды сделает его счастливым, таким же счастливым, каким могла его сделать Китнисс. А она, Прим, останется одна и будет лишь изредка выбираться к Хеймитчу, чтобы принести ему еды и прибраться в доме и чтобы он мог ей хоть что-то сказать. Гейл ей не принадлежит и никогда не принадлежал. Со смерти Китнисс они проводили слишком много времени вместе, настолько много, что глупая девочка Прим смогла влюбиться. Только кому интересны её чувства? Она не красавица, не умница, она не Китнисс, она может надеется лишь на то, что Гейл будет ей другом и братом, но он никогда не будет обнимать её, укрывая от всего мира и желая поцеловать.

IV

Ни то что в Прим не вызывало призраки прошлого сильнее, чем буханка хлеба с пожеланиями от мистера Мелларка, и она просто боялась таких моментов. Она знала, что пекарь будет продолжать пытаться ей помочь, особенно в такие дни, хоть Прим когда-то давно и отказалась от его помощи. Она просто не могла смотреть в голубые глаза этому доброму человеку, она просто не могла прикоснуться к хлебу из пекарни Мелларков.

— Нужно будет принести в пекарню пару белок, — хмуро произнес Гейл, глядя на две буханки хлеба, которые Прим положила на максимальное расстояние от себя. Он всегда думает о долгах и необходимости благодарности. Хотя Прим никогда и не понимала, почему Гейл не злиться.

Он обратил внимание на её состояние. На сжатую позу и трясущие руки, и на взгляд, наполненный страхом перед обычными булками. Взгляд в котором до сих пор отражалась разъяренная женщина, с губ который срывалось «убийца».

— Я не могу даже притронуться к этому хлебу, — потустороннем голосом произнесла Прим. — Я не могу... Пит...

Гейл обнял её прежде чем она успела бы отреагировать. Она попыталась резко отстраниться, но он не позволил ей. Он говорил о том, что мать Пита просто не понимает, что произошло, отказывает верить, он говорил о том, что никто ни в чем не виноват, он говорил о том, что Китнисс не убийца...

Китнисс никого не убивала. Конечно. Это она, Прим, во всем виновата. Если бы она не позволила Китнисс вызываться вместо нее, у Пит был бы реальный шанс и причина бороться. Он бы никогда не столкнулся на Арене лицом к лицу с той, которую любил. Им бы никогда не пришлось доставать злосчастные ягоды, погубившие обоих. Если бы только Прим не позволила... Пекарь слишком дорог к ней, к той, что подставила его сына. К той, что разрушила всё.

— Прим, посмотри на меня! — Гейл резко поднял её подбородок, заставляя смотреть в серые глаза. — Послушай меня. Пит сделал бы все ради Кэтнип, он был счастлив умереть ради неё, ради её счастья. Поверь мне, я знаю, что это такое.

То, как на последней фразе его голос сломался, просто уничтожило Прим в один мог. Он до сих пор любил Китнисс, он до сих пор страдал о ней. И осознание этого заставило Прим вырваться и убежать от него. Убежать так далеко, как только можно. Она жалела себя, оставшуюся без сестры и безответно влюбленную, жалела Пита, который так и не увидел, как Китнисс может искренне улыбаться тем, кого любит, жалела Гейла, который так несправедливо потерял самого близкого человека, жалела пекаря и его жену, желала Хеймитча и желала Китнисс, которая должна была прожить счастливую жизнь, которая должна была узнать, как много людей её любит. Которая должна была быть сейчас здесь. Вместо Прим.

И Гейл бы целовал её в их лесу... Она получила бы все те поцелуи, которые Прим никогда не познать. Она была достойна их.

V

Они не часто могли проводить время вместе на отдыхе. Гейл слишком много работал в шахтах, а его братья и Прим пытались обеспечить выживание по своему. Китнисс умерла, но ничего не изменилось. Им по-прежнему приходилось бороться за собственные жизни.

— Прим, не надо так бояться воды, она тебя не съест, — весело насмехался Рори, купаясь в озере и пытаясь потопить Вика. — Не бойся, поплавай с нами!

Это было последнее воскресение лета. Последний по-настоящему свободный день. И Игры официально и школа начинались уже завтра. Они позволили себе короткую «семейную передышку», выбравшись в лес. Наверное, Китнисс бы такое понравилось. Полная свобода рядом с близкими людьми.

— Ты так никогда не научишься плавать, — заметил Гейл, присаживаясь рядом. Прим напряглась.

— Это не самая нужная вещь на свете.

Она пыталась просто не обращать на него внимания, не думать о его чувствах, о девушках и о его будущем. Она смирилась с неизбежным, думая о том, что так он будет счастливее. Если она не будет так привязана к Гейлу, он сможет двигаться дальше, окончательно забыв о Китнисс. Прим же о ней не забудет никогда, она всегда будет напоминать ему о потери и боли. Всем было бы проще...

Гейл тяжело вздохнул и нахмурился, глядя на воду.

— Надеюсь, что это действительно некому не понадобиться... — он думал об Играх, конечно. Прежде чем его лицо расцвело. — Знаешь, с каждым годом это становиться проще. Быть здесь с вами.

Прим улыбнулась против собственной воли.

— Здесь хорошо, лучше чем в Двенадцатом, хоть мы и недалеко, — слова сами сорвались с губ, и Прим испугалась их. Она вовсе не хотела говорить того, что неизбежно заставит Гейла напрячься и поднять бровь в удивление. Она знала его мысли слишком хорошо, чтобы позволять себе потакать им. Но именно это она и сделала.

— Ты правда хотела бы этого? — без уточнения спросил он.

Она окинула взглядом Рори и Вика и вновь посмотрела на Гейла. Что она могла ответить, глядя в эти серые глаза? Хотела бы она прожить с ними всю жизнь? Хотела бы она точно знать, что они никогда её не покинут? Хотела бы она с ними спрятаться в лесах от всего мира? Конечно...

— Да, — кивнула Прим, не в силах соврать. — Может... через пару лет...

— Может быть, — согласился Гейла, внимательно рассматривая её. — Что ты делаешь?

Он кивнул на карандаш и листок бумаги в руках Прим, отчего той сразу стало неловко. Она поспешила спрятать набросок.

— Просто пытаюсь рисовать. Вообще-то это часть школьного задания, я не очень хороша в этом, — Прим было неловко. Рисование не лучшее умение для выживания. Хоторны охотились, она лечила, это не было тем миром, в котором рисованию было бы место. И Гейл вероятно посчитал бы это пустой тратой времени.

— Нет, это мило, — вдруг произнес Гейл, осторожно забирая рисунок из рук Прим.

Мило... Это мило. Она улыбнулась, глядя на сосредоточенно он рассматривает листок. Глупая девочка, зачем же она так отчаянно реагирует на два простых слова?

Они отдыхали в лесу до самого вечера, наслаждаясь вырванными часа спокойствия и уюта. Прим совсем не хотелось возвращаться домой, она слушала истории Гейла и внимательно наблюдала за его ловкими пальцами, растравляющими ловушки. Нежными-нежными пальцами, убирающими соломинки из её волос. Вик с Рори ушли охотиться, пока Прим направлялась в сторону дома, подбирая вместе с Гейлом лечебные травы.

— Ты мог бы пойти с ними, я бы сама справилась, — неожиданно предложила она, но от собственных слов сердце сжалось. Гейл лишь усмехнулся, всем своим видом ставя под сомнения её уверенность в том, что она справилась бы. — Ты же хочешь охотиться, нечестно забирать у тебя это воскресение.

— Нет, я хотел провести время с тобой.

Прим резко остановилась, ощущая, как болезненно колотиться сердце. Она открыла рот, пытаясь что-то сказать, но резко захлопнула его, страшась, что сболтнет что-то лишнее. Слезы сами подкрались к глазам, и девочка отчаянно пыталась отвлечься, прежде чем обеспокоенный Гейл что-то спросит у неё.

— Эй, — вдруг улыбнулась она, слишком воодушевленно. — Ты порезался, я помогу.

Гейл не понимающе посмотрел на свою ободранную руку, будто только заметил кровоточащую рану, но прежде чем он успел что-либо сказать, Прим уже достала аптечку.

— Что? Ты до сих пор носишь её с собой в лес? — с улыбкой спросил Гейл, когда она принялась как можно нежнее обрабатывать его ранку. — Ты удивительная.

Она подула на порез, чтобы ничего не отвечать.

VI

Почему-то с каждым новым днем злость все сильнее накапливалась в Прим. Она просто все чаще раздражалась на Гейла, на его строгий тон и попытки воспитывать её, она раздражалась на собственные щенячьи реакции, и все чаще пыталась бунтовать против всего этого. Ей так надоело постоянно сравнивать себя с Китнисс, ей так надоело думать о том, что все вокруг, только ради Китнисс. Она боялась этих мыслей, но понимала, что злиться. Так сильно злиться на сестру, как будто та действительно в чем-то виновата.

Прим пыталась противостоять всему этому, не думать, нарочно отдалиться от Хоторна. Тем более милые мальчики в школе давно не скрывали своих намерений. Она гуляла с одним. В конце концов, именно этим и должна заниматься шестнадцатилетняя девочка, даже если она живет в Панеме — первые мальчики, друзья и отчаянные прогулки, сопровождаемые криком родителей, что нужно заниматься делом, а не убегать из дома. Все то, чего никогда не было у Китнисс. Ну и к черту!

Полностью игнорировать Гейла оказалось достаточно легко. Он слишком много времени проводил в шахтах, и, кажется, понимал, что с Прим что-то происходит. Он всегда хмурился, когда видел её, и в его глазах прокрадывался вопрос «что происходит?», но Прим не давала ему никаких возможностей получить ответ. Она специально была грубой, нервной и не позволяла подходить к себе ближе чем на два шага. Они ссорились, впервые за четыре года, она действительное ссорились, и она хлопала дверью и отказывалась приходить к Хоторнам, несмотря на все попытки матери её расколоть. Она вдалбливала себе: «никаких привязанность». Чем больше она поддается, тем больнее будет потом. Она, глупая, внушает себе ложные надежды, каждый раз, когда Гейл улыбается ей, каждый раз, когда он берет её за руку и говорит что-то приятное. Для неё это — весь мир, а для него — всего лишь тень Китнисс.

— Я думал, ты захочешь провести этот день с нами. Со мной, — однажды произнес Гейл, хватая Прим за локоть во время её очередной попытке улизнуть. — Да что вообще с тобой такое? Последний месяц как с цепи сорвалась.

Она дернулась, пытаясь вырваться, но Гейл держал её слишком крепко. Его глаза полыхали злобой, накопленной из-за её последних выходок, и он явно не собирался идти на поводу у Прим в этот раз. На нежной коже могли бы и синяки остаться, и от такой власти девушка только сильнее разозлилась. Да как он смеет? Мало причинил боли отсутствием чувств, так теперь ещё и физически задвигает.

— Какие твои проблемы, Гейл? — процедила она, стараясь не смотреть в его глаза. Несмотря на все, ей было неприятно видеть разочарование в его взгляде. Даже если она нарочно того добивалась. — Я просто хотела провести время со своими друзьями и парнем. Это запрещено?!

Гейл резко отпустил её, почти с отвращением.

— Ты предпочитаешь проводить такой день в компании городского маменькиного сынка, который разобьет тебе сердце? — Она вздрогнула на словах и прикрыла глаза, скрывая подкатывающие слезы. — Прим! Он же просто играется с тобой. Ты же знаешь, как они относятся к Шлаку.

— Да такая разница?! — не выдержала она, сорвавшись на крик. — Какая разница, Гейл?..

Разницы не было никакой. Она не влюблялась в этих городских мальчиков, она любила правильного мальчика из Шлака, только он все равно разбил ей сердце. Прим, не выдержав, шмыгнула носом и поскорее отвернулась. Она была настолько на грани, что в любой момент могла сорваться и высказать Гейлу все. Как она устал от его покровительственного отношения, как она устала быть заменой Китнисс, как она устала быть хоть немного похожей на Китнисс, как она устала винить себя за все. Как она устала...

Гейл не был ни в чем виноват, и в то же время он был виноват во всем. Он был слишком хорошим, слишком красивым, он был обречен разбить ей сердце. Зачем он только вообще дал Китнисс эту клятву?

— Нет разницы? — сухо отчеканил Гейл. Его гневный огонь перешел в ледяную ярость, заставив Прим поежится. Она почувствовала, что перешла какую-то очень важную границу. — Забудь. Это твой День Рождения, делай что хочешь. Давай, меняй семью на кого хочешь.

Он отвернулся с горечью в глазах, а Прим почувствовала будто её ударили в само солнечное сплетение. Она, конечно, знала, что для Гейла нет ничего важнее семьи, но только в этот миг она вдруг поняла, как неблагодарно поступает и как может ранить его этим. Смахнув слезы рукавом, она сделала неловкий шаг в его строну, ощутив острую необходимость оказаться в его объятиях. Но не не мог ей этого дать...

— Гейл, — её голос сломался, — прости...

Прим просто больше не могла молчать. Она смотрела на профиль Хоторна, на его сжатые в недовольстве губы, и понимала, что каждое её слово может стать теперь решающим. Кого он увидит, если поймет? Глупую влюбленную девчонку, свалившуюся на его плечи? Она хотела остаться ему другом, но она просто не могла быть его другом...

— Я так не могу. Я не понимаю, чего ты хочешь... — шептала она, приблизившись. Рука Прим легко коснулась щеки Гейла, будто в последний раз девушка позволяла себе такую вольность. Она завороженно смотрела как её собственные легкие пальчики перебираются по грубом коже, царапаясь о щетину. Ей так хотелось просто быть тут для него.

Но Гейл резко отнял её руку от своего лица, повернувшись. Прим даже не успела отреагировать, воспротивиться или просто удивиться, как он стремительно нагнулся и поцеловал её. И это не было простым поцелуем брата и сестры. Грубые руки Гейла неожиданно нежно прошлись по телу Прим, правая осталась сжимать тонкую талию, пока левой Хоторн приподнял подбородок девушки. Он чувственно и проникновенно целовал её, заставляя трепетать в мужских руках. Прим задыхалась, её ноги подкашивались, пока все мысли вылетели из голова. Она не думала о том, почему Гейл так целует её, она лишь наслаждалась его губами и крепкими объятиями. Это было так прекрасно. Так прекрасно, что слезы непроизвольно текли по её щекам.

Когда он наконец оторвался, чтобы перевести дыхание, она, испугавшись, вцепилась ногтями ему в плечи. Истерика подкралась к горлу, и Прим жалобно всхлипнула, пряча лицо в рубашке Гейла. Слезы текли не переставая, она никак не могла успокоятся, отчаянно хватаясь за Хоторна. Ей было страшно, по-настоящему страшно от того, что произошло. И в тоже время так хорошо. Все чувства, месяцами прячущиеся глубоко в сердце, выплеснулись в это мгновение. Она горько и тихонько плакала, пока Гейл крепко прижимал её к себе, перебирая волосы и шепча слова утешения на ушко.

— Все хорошо, все хорошо, — твердил он.

0

— Прим, подожди.

Она замерла, пытаясь подавить бурю чувств. Дышать вдруг стало сложнее. Прим крепко сжала кулаки и повернулась к Гейлу.

С тех пор как он поцеловал её прошло несколько дней, но они до сих пор не поговорили. Прим, как и прежде, избегала Хоторна, не зная, что её ждет. Она совсем запуталась, и разбитое сердце билось с ещё большей болью, а память так услужливо напоминала ей о мягкости его губ и нежных объятиях. Но она никак не могла поверить, что это произошло на самом деле. Прим рассматривала фотографию Китнисс и видела в собственном отражение бледную кожу, истощенное тело, белые волосы, так выделяющие её из толпы, нежную кожу и пугливые глаза. В ней не было ни одного качества, которое делало её сестру такой идеальной. Почему же тогда?..

Прим боялась ответа. Боялась, что Гейл скажет, что произошедшее ошибка, и боялась того, что произошедшее не окажется ошибкой. Единственной ошибкой будет то, что из двух Эвердин, целовал он младшую.

— Прим, — Гейл сделал шаг в её сторону. Девочка сложила руки на груди и опустила голову, закрывшись к себе. — Нам нужно поговорить, ты не можешь избегать меня вечно.

Именно этого она бы и хотела. Нет... ложь... она хотела бы, чтобы он вновь обнял и поцеловал её...

Руки Гейла опустили на девичьи плечи, разворачивая Прим к себе.

— О том, что случилось... — вкрадчиво начал Гейл, но Прим яростно перебила его, осознав, что не хочет ничего слышать.

— Все в порядке, Гейл, я все поняла, — бесцветным голосом произнесла она, неожиданно посмотрев ему прямо в глаза. — Я. Не. Китнисс. Понимаешь?

Она наконец сказала это. Произнесла страшную фразу, которая мучила её несколько лет. Она не Китнисс. Просто нет. И никто не может этого изменить. Она виновата в смерти сестры, и это всегда будет с ней. Но она не Китнисс и не хочет быть её заменой.

Гейл ошарашенно посмотрел на Прим, которая стремительно скинула его руки и, не глядя, развернулась в сторону двери. Ей вдруг сделалось все равно, но она понимала, что это ненадолго. Отголоски грядущей боли уже проникали под кожу. И она просто ушла, оставив Гейла одного, осознавать только произнесенные слова.

Она успела выйти на крыльцо, как её ноги подкосились, Прим едва успела ухватиться за стену, чтобы не упасть. Удушающие слезы тихо капали с её ресниц, пока девочка держала свои ладошки у сердца. Она вдруг ненавидела этот мир и небеса. И Китнисс, которая посмела оставить её тут одну, которая решила, что лучше жить без неё, чем просто не жить.

— Не говори так, — послышался голос Гейла из-за спины. Прим не повернулась и тогда теплые руки обняли её сзади. Хоторн низко нагнулся так, что его губы касались её уха. Чтобы горячее дыхание вызывало дрожь по девичьей спине. — Никогда так не говори, Прим, — шептал он. — Ты не Китнисс, и нужно быть сумасшедшим, чтобы этого не заметить. Я знаю, кто ты такая Прим. Ты та, кто мог мне выжить, пройти через все это. Ты не Китнисс.

— Гейл...

— Нет, — отрезал он, не дав Прим вставить и слова. — Я не знаю, откуда у тебя такие мысли. Единственная причина, почему я тебе говорю это сейчас, тебе всего семнадцать, Прим. Но похоже я никогда не научусь говорить вовремя.

А потом она просто пыталась перестать плакать, расслабившись в его объятиях. Прим впитывала сладкие слова «ты не Китнисс» с каждым поцелуем Гейла. Она не Китнисс, она не Китнисс, она не Китнисс. И это её, Прим, целует Гейл.

— Я люблю тебя... — слова сами сорвались с губ, когда она повернулась к Гейлу и обхватила его лицо своими ладонями.

Хоторн усмехнулся.

— Я знаю, теперь знаю, — он легонько поцеловал её. — Я...

Но она приложила палец к его губам, не позволил ничего сказать. Она знает. Теперь тоже знает.

Конец.

@темы: фанфик, mini, голодные игры, гейл&прим, het, G

---

Fanfic #50 — Фанфик по Голодным играм (+12)

[Ricka]

Название: Береги её
Автор:  Ricka
Связь: [email protected]; icq - 6046793; rickachan.diary.ru
Фэндом: трилогия Голодные игры
Статус: закончен
Размер: драббл
Персонажи: Гейл Хоторн, Пит Мелларк
Возрастной рейтинг: G (+12)
Саммари/Ключ: Гейл | Пит. Перед тем, как прощаться с Китнисс, Гейл решает зайти к Питу. "Береги её"
Дисклеймер: Все принадлежит тому, кому принадлежит.
Размещение: Только с разрешения автора.
От автора: работа для драббл-феста на  Hunger Fest
Приятного прочтения, и пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Береги её

Когда дверь открывается в очередной раз и новый человек входит в комнату, Пит замирает, не поднимая глаз. Он знает, кто вошел, но не знает, что хочет сказать.

Гейл хмурится и неподвижно стоит, изучая глазами Пита. Мелларк всё же поднимает голову, чтобы встретиться со взглядом, в котором таится буря чувств: недовольство, жалость, подозрение и боль.

— Ты хотел меня видеть?

Пит неуверенно пожимает плечами. Движение нервное, дерганное. Он устало прикрывает глаза, заставляя Гейла сжать рот в тонкую полоску и сильнее нахмуриться. Им не о чем говорить, но при этом они так многое могут сказать друг другу.

— Я просто... Я никогда не попадал в такую ситуацию, — голос срывается в измученный смешок. Пит силится подобрать слова, чтобы объяснить. Но разве можно выразить в коротком разговоре всю бурю чувств?

Тяжелый вздох Гейла застаёт его врасплох.

— Я знаю, — просто говорит Хоторн.

Пит вскидывает голову, пытаясь понять, о чём говорит Гейл. Серые глаза последнего твердят, что он всё знает. Знает.

Что знает Гейл? Знает ли он про хлеб, знает ли он о множестве взглядов или он просто знает мысли Пита? Тысячи вопросов сливаются в один.

— Как?

Настала очередь Гейла пожать плечами. Он делает неровный шаг вперед, сокращая расстояние. На мужском лице застывает мучительное выражение, в нём уже нет никакого недовольства, только бесконечная усталость. Пит прекрасно понимает эти чувства.

— Я же не дурак. И не слепой, — спокойно рассказывает Хоторн бесцветным голосом. — И я торговался с твоим братом. Думаю, он хотел пошутить. Но я не дурак.

Брат — идиот. Но эта мысль как-то отстранено пробегает в сознание Пита, чужая, будто из другой жизни. Он понимает Хоторна, и это самое смешное. Он понимает, почему Хоторн все знает.

Окончательно сдавшись, Гейл все же измотано садится рядом на бархатный диван. Пит задается вопросом, они соперники или они друзья?

— Сейчас это всё не имеет значения, — отвечает Гейл, словно прочитав его мысли.

— Не имеет.

Впереди Игры, впереди кровь и смерть. И одна девушка, которую невозможно больно потерять.

— Что ты ей скажешь? — спрашивает Пит, глядя на поникшего Хоторна. Плечи опустились, голова падает, а в глазах прячется убивающая беспомощность. Мелларк не представляет его чувства. Да что там, он и свои чувства не представляет.

— Я не знаю.

Гейл прячет лицо в ладони и, кажется, ненавидит себя.

— Ты в порядке? — идиотский вопрос.

— Нет, — голос Гейла наконец срывается. — Я не в порядке. Я не знаю... я не могу... как я могу отпустить её? Я не знаю, как я смогу говорить с ней.

Пит пытается придумать, что ответить, но понимает, что ему нечего сказать. Он тоже не знает, как сможет говорить с ней. Теперь, когда они враги.

— А что будешь делать ты? — Гейл бросает на него взгляд полный боли. Пит усмехается.

— Я никогда не попадал в такую ситуацию, — повторяет он, на удивление спокойно. — Я просто... что я могу, Гейл? Разве у меня есть выбор?

Гейл коротко кивает, освобождая Пита от необходимости что-либо говорить или давать какие-либо обещания. Это «Голодные игры», а они не друзья. Но Гейл итак все знает, а у Пита действительно нет никакого выбора. Им не нужно произносить слова, чтобы понимать друг друга. Не когда дело касается Китнисс Эвердин.

Они вновь молчат, и Гейл поднимается. Время идёт, у двери ждет много людей, которые хотят попрощаться с Питом, а ему самому нужно увидеть Китнисс. И придумать, что же ей сказать. Набраться сил, чтобы просто ей что-то сказать.

Пит всё прекрасно понимает, провожая Гейла взглядом до двери. Становиться немного страшно, с Хоторном было спокойнее, сейчас же в эту комнату войдут родные люди, которых он увидит в последний раз. А потом... Капитолий, Игры и Китнисс. Всё это ужасно.

— Гейл, — Мелларк останавливает его в тот момент, когда мужская рука опускается на ручку двери. — Когда она вернется... береги её.

Гейл не оборачивается, делая тяжелый вздох через нос.

— Нет, Пит. Сначала ты береги её.

Он кидает последний взгляд на Пита и уходит. Впереди у них у каждого своя задача, но самое главное уже было сказано. И эти важные слова нитью связывают двух парней.

Конец

@темы: фанфик, mini, голодные игры, гейл, пит, G, gen

---

Fanfic #49 — Фанфик по Голодным играм (+12)

[Ricka]

Название: Судьба
Автор:  Ricka
Связь: [email protected]; icq - 6046793; rickachan.diary.ru
Фэндом: трилогия Голодные игры
Статус: закончен
Размер: драббл
Пейринг: Хеймитч Эбернети/его девушка
Возрастной рейтинг: G (+12)
Саммари/Ключ: Хеймитч. "Я вернусь, и тебе больше никогда не придется голодать."
Дисклеймер: Все принадлежит тому, кому принадлежит.
Размещение: Только с разрешения автора.
От автора: работа для драббл-феста на  Hunger Fest
Приятного прочтения, и пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Судьба

Завтра Жатва. Это единственное, о чем я могу сейчас думать. Я до сих пор не принял окончательное решение, и это раздражает меня. Я ненавижу сомнения и размышления, я люблю действовать. Но это не та ситуация, в которой стоит полагаться на спонтанность. Я пытаюсь расслабиться, уговаривая себя, что ничего страшного не происходит.

«Всё нормально, Хеймитч»

Легкий ветерок приятно треплет волосы и успокаивает. На улице лучше, чем в родном доме, который пропитался гнетущей атмосферой. Невозможно смотреть на трясущиеся руки матери и испуганные глаза брата, заплывшие и болезненные. Это только подстрекает, разжигает праведный гнев и требует предпринять меры. Всё изменить. Навсегда!

Я устало вздыхаю, когда осознание отсутствия выбора настигает меня. Что я могу? Что в моих силах? Я знал это давно. И воспоминания о последней зиме заставляют меня плотно сжать губы от стыда за свои сомнения.

Шум от шагов за спиной отвлекает меня, и я слегка улыбаюсь, ощущая как сердцебиение участилось в предвкушение. Я хочу провести этот день с человеком, ради которого готов на всё. Но всё же... страх быть раскрытым невольно проникает под кожу. Я оборачиваюсь, встречаясь с встревоженным взглядом женских глаз. Открываю рот, чтобы сказать что-то ласковое, и надеюсь, что мой голос не дрогнет, но внезапно мне уже нечего сказать. Я ловлю в её взгляде страх и гнев, и это лучше любых слов говорит мне, что она всё знает. Это выбивает из меня весь дух, я и не думал, что могу так испугаться её будущих слов и сомнений. Я знаю, что не готов к ним.

Она неприступно стоит в паре шагов, и я вижу слезы в серых глазах.

— Эй, — одним мощным шагом пересекаю расстояние между нами и осторожно обхватываю руками девичью шею, заставляя её смотреть мне в глаза. — Послушай...

Но она резко кладет палец мне на губы.

— Все, что я хочу услышать, что ты не собираешься наделать глупостей завтра, — её голос необычно резок. Это не просьба и не мольба, это приказ.

Мне всегда нравились эти перемены в ней. Беззащитность, которая превращается в отчаянную борьбу. Но сейчас всё намного серьезнее. И я молчу, подбирая слова.

— Господи, Хеймитч, — его голос срывается в истерике, когда она окончательно понимает, что я действительно собрался наделать глупостей. — Нет... Нет! Ты не можешь! Ты сошёл с ума? О чём ты думаешь? Ты собираешься вызываться добровольцем!

Она уже кричит, и я резко оглядываюсь, надеясь, что наш разговор никто не услышит. Руки опускаются на её плечи, и я слегка встряхиваю женское тело.

— Так, слушай! — рявкаю я, вкладывая в слова больше грубость, чем планировал. Она замирает, и я резко притягиваю её к себе, крепко сжимая в объятиях. — Просто послушай... я знаю, что тебе страшно. Нам всем страшно. Но это то, что я могу сделать. Это единственное, что я могу сделать, чтобы всё изменить!

Мои слова — чистая правда, и я надеюсь, что она не станет их оспаривать. Я ничего не могу. Только лишь полагаться на удачу и надеяться, что мы выживем, что следующая зима не подкосит наши силы. Я не такой как некоторые, я никудышный охотник, даже если и пытаюсь. Шахты не смогут помочь мне вытащить себя, уставшую мать, больного брата и девушку, которая достойна лучшей жизни. Мы все достойны лучшей жизни, чем просто сводить концы с концами. Это несправедливо! Но все ещё можно исправить. У Капитолия огромные богатства, и если мы сможем ими воспользоваться... это любая еда, любая одежда, любые лекарства. И никаких больше страхов и страданий. Я знаю, что я достаточно сильный, но главное я умный. В Шлаке нет смысла быть умным, но... на Арене?

— Ты должная верить в меня. Я могу победить, у меня есть шанс! — шепчу я, касаясь носом её щеки. Она всхлипывает.

— Я не верю... Нет, я просто не верю, что ты можешь даже думать об этом. Ты хочешь бросить нас! Есть шанс? Достаточно большей среди сорока восьми участников? Ты даже не профи! Ты просто парень из бедного Дистрикта.

— Никто из них не хочет победы также сильно.

Это так. Обычные участники — просто испуганная толпа, которая только лишь надеется без всякой надежды. А профи не знают, зачем им нужна победа. Победа ради победы — не цель. А у меня есть цель. Спасти свою семью. И ничто на свете не станет двигать человека сильнее, чем это.

— Я не бросаю вас, я пытаюсь дать вам другую жизнь. Я не хочу, чтобы мой брат опять лежал при смерти. Я ненавижу все это. Ненавижу, что ты потеряла родителей. Ненавижу, что у меня нет отца. Ненавижу, что ничего не могу сделать. Это моя единственная возможность!

Она резко вырывается, хватаясь руками за голову.

— Не называй Голодные игры возможностью! Ты собираешься убивать людей! Ты этого не понимаешь? Это же... тоже самое, что и профи... Просто зверь, игрушка Капитолия...

Её слова причиняют мне почти физическую боль. Неужели она думает, что я этого не понимаю? Неужели она думает, что мне просто принимать такие решения?

— Я не собираюсь никого убивать. Просто пережить. Это то, что делает любой трибут, который попадает на Арену. Просто выжить. И я это могу. Там должна быть лазейка, что-то, что можно использовать, но на что никто кроме меня не обратит внимание. Я знаю, что там есть лазейка! И у меня есть шанс. Верь в меня! У меня есть шанс. И я спасу какого-то парня, может быть нашего знакомого. Может быть своего брата. Или ребенка. Того, у кого нет шансов.

Я чувствую сомнения, когда говорю это. Я боюсь бросать их, я не убийца. Но что, чёрт побери, я могу ещё сделать? Что? И её взгляд, полный мольбы на сей раз, пытается подкосить мою уверенность ещё больше. Но... я могу, я знаю.

— Я обещаю, я вернусь, и тебе больше никогда не придется голодать, — я касаюсь рукой её щеки, растирая большим пальцем горячую слезинку. Она не успокаивается, а начинает ещё сильнее плакать. Я хочу внезапно накричать на неё или просто обнять. Что она делает? Зачем? Почему разрывает моё сердце? Она не создана для Шлака. Хрупкая, маленькая, с нежной кожей и беззащитным взглядом. Она должна жить в богатом доме, а не надрываться на работе, которая просто убьёт её. Если умрет она, я умру в тот же момент.

— Не надо, — жалобно просит она, и моё сердце сжимается. — Пожалуйста, не надо. Ты говоришь, что на Арене есть лазейка. Лазейка есть везде. Ты сможешь найти её здесь. Пожалуйста. Я люблю тебя, Хеймитч. Мне не нужно ничего, только лишь бы ты был рядом и живой. Не бросай меня.

Прежде чем я успеваю возразить, она притягивает меня к себе и целует. Нежность её губ сводит меня с ума, и все мысли в голове разлетаются, но она не позволяет отстраниться, и я притягиваю теплое ближе тело к себе. Её щёки мокрые от слез, короткие поцелуи уговаривают меня остаться. И я совсем теряюсь, не зная, что делать.

— Пожалуйста! Не надо меня бросать. Не оставляй меня, как это сделали они!

Я думаю, о её родителях и о маленькой девочке, которая осталась в голодном мире совершенно одна. Я хочу быть с ней, я хочу её защитить, я хочу подарить ей настоящую жизнь. Но как я могу сделать всё это? Чем-то нужно жертвовать.

— Если ты уйдешь, я не выдержу! Клянусь, Хеймитч, я не выдержу!

Это не так, я верю, что она выдержит, хоть это и будет непросто.

— Останься со мной, — её губы пробегают по моей щеке. — Пообещай мне остаться со мной. Мне больше ничего не нужно.

Я молчу. Я хочу остаться, очень хочу...

— Пообещай, — она умоляет. И я понимаю, что она тонет, что она теряет надежду. И я не могу это выдержать. Я вру.

— Обещаю.

Удивительно, как легко слетает с губ это обещание. Настолько легко, что мне самому в него так просто поверить. И я собираюсь уступить. Глядя в любимые глаза, я понимаю, что обмануть её — выше моих сил. Но и оставить все как есть — выше моих сил. И в конечном счете я нахожу гармонию. Я решаю, что вызовусь добровольцем, только если на Жатве вытянут имя двенадцатилетнего мальчика или кого-то близкого мне. Шансов на это мало, но путь будет так. Если вызовут полноценного парня, у которого могут быть какие-то шансы и чья потеря не будет уничтожать меня — я оставлю всё как есть.

И на следующий день я действительно пропускаю первое имя. На сцену поднимается городской парень, он мне не приятель и он не ребенок. И хотя меня гложут большие сомнения обо всём, я позволяю себе мысль о том, что, возможно, судьба не хочет, чтобы я уходил. Возможно, мое место здесь. Рядом с семьей, рядом с любимой. Может быть мы можем справиться со всеми трудностями самостоятельно, нам для этого не нужен Капитолий, который давным давно бросил нас.

Я вздыхаю, ожидая второе имя и позволяю судьбе самой всё решить. И она решает...

«Хеймитч Эбернети»

...Не оставляя мне никакого выбора.

Конец

@темы: фанфик, mini, голодные игры, хеймитч&его девушка, het, G

---

Fanfic #48 — Фанфик по Голодным играм (+14)

[Ricka]

Название: Неидеальные
Автор:  Ricka
Бета: Кагами:
Связь: [email protected]; icq - 6046793; rickachan.diary.ru
Фэндом: трилогия Голодные игры
Статус: закончен
Размер: мини
Пейринг: Гейл Хоторн/Джоанна Мейсон.
Возрастной рейтинг: PG-13 (+14)
Жанр: romance, drama.
Тип: het
Саммари: один день, двое несвязных друг с другом людей и неловкая попытка просто жить.
Дисклеймер: Все принадлежит тому, кому принадлежит.
Размещение: Только с разрешения автора.
Предупреждение: возможен ООС.
От автора: конкурсная работа для сообщества http://hungrygames.diary.ru/. Получилась больше дуэль, но всё равно... победитель, даа.
Приятного прочтения, и пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Неидеальные

Она смеется.

Джоанна никогда не рассматривает себя в зеркало — ещё одна привычка победителя, находящегося в руках Капитолия. Она бегло оглядывается на отражение, чтобы убедиться в своей неотразимости, очаровательно улыбается и как будто не замечает стеклянный взгляд зелёных глаз. Ей всё равно на собственную красоту, она уже давно ничего не стоит. Или стоит слишком многого. Всё это пустое, всё это привычное и ненавистное. Но, здесь, в Тринадцатом, Джоанна неожиданно для себя задерживает внимание на мелочах и не отводит взгляда от зеркальной поверхности: лысая голова, неестественная худоба, виднеющиеся шрамы и заплывшее лицо. И тогда Джоанна смеётся. Так пронзительно, громко и счастливо, что люди в коридорах оборачиваются, а медсёстры из госпиталя обеспокоенно переглядываются. Морфий снова течёт по венам девушки, смешиваясь с кровью, и она абсолютно безумна.

Здесь всё по-другому, здесь можно жить. И это отражение в зеркале — это страшненькая девушка, неухоженная и грязная, со сломанными ногтями и синяками под глазами. На ней поношенное платье — настоящая дешевка, коих она никогда раньше не носила. В Тринадцатом его выдали ей специально на свадьбу Финника, вроде бы в нём она должна была выглядеть лучше. Джоанна опять смеётся. Нет, она больше не ослепительная победительница Голодных игр, не идеальное оружие президента Сноу. Она не будет выглядеть лучше.

Это неожиданная досада смешанная с удовольствием. Вот чего стоит Джоанна Мейсон без блеска Капитолия. Энни Креста хороша всегда. Возможно, поэтому Энни сегодня выходит замуж, а Джоанне остаётся только смеяться над собственным отражением. В этом доля мазохизма, но она все же больше рада, чем раздражена. Быть обезображенной приятно. Это почти так же, как быть свободной.

Она все ещё ухмыляется недоуменным и обеспокоенным взглядам. Её боятся, так было всегда. С тех самых пор, как те придурки на Арене поняли, чего она стоит. Не слабая девчонка, не обуза, не способ достижения спонсоров, на чью жалость удалось надавить. Она хотела выжить и выжила — всё просто, чистенькими с Голодных игр возвращались лишь дважды. Обезображенная или красивая — она внушает страх в простых людишек. Но не во всех.

Джоанна улыбается.

— Я хороша, красавчик?

Гейл Хоторн окидывает её безразличным взглядом. Безразличие — это хорошо, безразличие — это приятно. Потому что оно дарует разнообразие, потому что это новое чувство, живое и настоящее. То, что нужно для обезображенной Джоанны Мейсон. Никакого страха и никакой ненависти.

Он мог бы быть таким же, как она. Хотя сейчас они в похожей ситуации. Это неожиданно забавляет. Джоанне интересно, насколько задержится его безразличие.

— После капитолийских пыток пересматриваешь отношение к жизни, — она насмехается, подходя к Гейлу. Джоанна приподнимается на цыпочки и шепчет ему на ухо. — Знаешь, свадьба лучшего друга — не такое уж и паршивое событие, каким оно может показаться.

Врач говорит, не нужно ничего держать в себе. Он, идиот, не понимает, что некоторые слова, произнесенные вслух, опасны даже здесь, в безопасном Тринадцатом. Но бесстрашному кузену Китнисс можно доверить некоторые тайны.

Брови Гейла невольно взлетают, к безразличию прибавляется нотка удивления. Слабая и не особенно волнительная. Он кривовато ухмыляется. Руки надавливают на плечи, когда Хоторн отодвигает Джоанну от себя.

— Умылась бы.

Она заливается ещё более безумным смехом. Потому что Гейл всё прекрасно понял.

---

На свадьбе красивая Энни в простеньком платье и счастливый, чуточку уязвленный Финник. Он так опасно открыт в своих чувствах, совсем забыл про Капитолий. Джоанна этим недовольна. В первую очередь как друг, который знает, какая угроза таится в слабостях. Потом всё остальное. Нельзя быть слишком счастливым, если ты живешь в Панеме.

Торжество приторно сладкое и, если бы это была свадьба не Финника, Джоанна уже давно что-нибудь бы сотворила. Танцы на столе или хотя бы едкие комментарии, но она молчит, неловко обнимая лучшего друга. Капитолий никогда не должен был знать об остатке любви в ней, Капитолий никогда и не знал. И не узнает. Даже сейчас Джоанна играет в игру по старым правилам.

— Я опасался, что ты полностью неуправляемая, — признаётся Хоторн, прежде чем Финник успевает нагнуться к губам Энни.

Джоанна отвлекается, она удивлена.

— Осторожнее, солдат Хоторн, я полностью неуправляемая.

Она беззвучно смеётся. Толпа поздравляет счастливую пару. Джоанне известно, зачем Гейл отвлёк её от нежного поцелуя молодожён, но она не понимает, почему? Солидарность несчастных отвергнутых?

---

Танцы начинаются неожиданно. Джоанна любит танцевать. Или думает, что любит. В танце можно быть абсолютно сумасшедшей и свободной, и даже Капитолий ничего с тобой за это не сделает. Но это не значит, что они не станут это использовать в своих целях. На торжествах в столице Джоанна обязана была танцевать, сливаясь с толпой ярких и счастливых людей. Танцем она должна была привлекать.

Но здесь всё иначе. Неуклюжие люди, половина из которых выпучивает глаза, когда им предлагают двигаться в такт музыке. Идиотский Тринадцатый. Джоанна любит развлечения, а здесь сплошные ограничения. Она не уверена, что это намного лучше Капитолия, но здесь её хотя бы оставили в покое. И это приятное чувство — возможность, выбора. Она сама вольна решать, танцевать ей или нет.

Китнисс не танцует, хотя хочет. Джоанна закатывает глаза — почему эту девчонку обязательно нужно пихать, чтобы она начала что-то делать? Сойка-пересмешница обладает настоящей искренностью, только эта искренность не появится, если огненную девчонку не толкнуть как следует. Эта ещё одна причина, почему Китнисс раздражает. Но она её подруга. Дружбу нужно ценить.

— Ты собираешься упустить шанс показать Сноу, как ты танцуешь? — фыркает Джоанна. Она знает, чего боится Сноу. А точнее кого. И ей доставляет удовольствие представлять, как мурашки побегут по сморщенной коже, а сердце отчаянно забьётся, когда президент увидит, что Китнисс вовсю развлекается.

У каждого своё оружие. И Джоанна также с удовольствием танцует, подмигивая счастливому Финнику. Люди вокруг неё расступаются, не желая иметь дело с чокнутой пациенткой, которая когда-то изощрённо убила своих соперников. Идиоты. Вокруг одни идиоты.

Никто не хочет выжить просто так. Даже Второй дистрикт. На Арене каждый выживает ради кого-то. Ради кого-то люди выдерживают запах крови и постоянный страх. Ради кого-то становятся сильными. Ради кого-то нападают со спины. И потом ради этих кого-то становятся лучшими игроками на шахматной доске Сноу. Он не зря использовал именно победителей Голодных игр — они самые безжалостные и самые беззащитные. От этих мыслей дрожь бьёт тело. Джоанна останавливается, пытаясь понять, где сумасшествие, а где всего лишь игра.

Кто-то хватает её за локоть.

— У тебя дурное, но положительное влияние, — раздаётся знакомый голос. Гейл кивает в сторону танцующей Китнисс. Та весело проводит время с сестрой. Она действительно её любит.

Джоанна сжимается внутри, представляя, что Сноу мог бы сделать с малышкой, если бы не Квартальная бойня...

Воспоминания о том, как приятно морфий течет по венам, немного расслабляют. Джоанна переводит взгляд.

— Я безумная уродка, сидящая на морфии и нелюбимая всеми, кроме жениха, возможно, невесты и твоей кузины, — чистосердечно признаёт она, не без ноток самодовольства. — Но почему ты танцуешь с какой-то старухой, больше похожей на зомби?

Гейл слишком хорош для старух. Девочки здесь, даже те, что из Тринадцатого, изощрённо извиваются в танце и крутят бедрами, явно желая привлечь его внимание. Но он смотрит только на Китнисс. Какая досада.

— Не хочу получить ещё один отказ? — задумчиво произносит Хоторн. Сколько же раз Китнисс Эвердин посылала его? Джоанна никогда не испытывала ничего подобного. Ей так и не довелось раскрыть свои чувства, а потом было уже поздно. И бессмысленно. И опасно. Она не была достаточно храброй, чтобы вновь давать Сноу рычажки давления. Она итак потеряла всех, кого любила.

Но по крайней мере Энни миленькая. Хорошенькая. Немного чокнутая и странная, зато абсолютно добрая. Безобидный одуванчик. По ней и не скажешь, что она Голодные игры выиграла.

— Знаешь, — Джоанна неожиданно обращается к Гейлу, — проиграть тому, кто выбрался с Арены чистеньким, не так уж и несправедливо.

Она горько смеётся. Гейлу нечего возразить. Они оба слишком неидеальные.

---

Какие-то криворукие неумехи проливают воду, брызги попадают на тело, и Джоанна с ужасом отскакивает. Дыхание учащается, но она заставляет себя держаться, нервно отряхивая капли. Никто не должен знать о её слабости, никто не должен догадаться, что капитолийские пытки её тоже свели с ума. Крик застревает в горле.

Вода растекается, но Джоанна видит кровь. Много крови и боли. Первый убитый ею трибут, она разбила ему голову камнем, когда тот умывался. Её союзник. Вода в ручье сразу же окрасилась в розовый цвет, пить было невозможно, Джоанну рвало, стоит губам почувствовать влагу из этого источника. Кровь, запах крови и боль, сплошная боль. Капитолийские пытки.

Струйка воды по полу движется к ней. Джоанна силится сделать один единственный спасительный шаг, но паника сковывает тело. Знакомые руки тянут её в сторону. Гейл Хоторн знает, в чём дело. Это он в последний момент вытащил её мокрое тело из капитолийских лабораторий. Но они не говорят об этом, и он ничем не выдаёт себя.

— Ты слишком рисковал, — в горле сухо, и голос кажется омертвевшим. Ещё бы несколько секунд в тёмных помещениях, и они с Гейлом уже никогда бы из них не выбрались. Её камера была слишком далеко.

Хоторн поднимает брови. Капля стекает по плечу Джоанны, заставляя ту поёжиться. Это испытание — выдержать, не стряхнуть её нервно.

— Ты вытащила Китнисс с Арены.

Джоанна закатывает глаза. Эта чёртова Китнисс, снова всё из-за неё. Как в тот раз, когда Финник уговаривал рискнуть и спасти огненную девчонку. Он обещал, что всё изменится, что больше не придётся выполнять грязную работу Сноу, что больше не придётся бояться за любимых.

Она хрипло смеётся. Никто и никогда не станет бояться за неё.

---

— Что насчёт Гейла? — слышится из динамика. Бедный парень даже в такой момент ревнует.

— Он тоже неплохо целуется.

Джоанна усмехается, бросая на Хоторна странный взгляд. Словно он разочаровал её этим "тоже" и "неплохо".

— Ауч, чьё-то самолюбие разбилось вдребезги, — издевается она.

Свирепым взглядом Гейл явно желает уничтожить Джоанну на месте. Но та поднимает руку вверх, демонстрируя пластиковый медицинский браслет. Он якобы может её оправдать: больная, дезориентированная, чокнутая, к тому же ещё убийца. Может говорить и делать, всё что хочет. Только Гейл ещё сильнее сжимает челюсть.

Вообще-то их не должно быть здесь, её-то уж точно. Но всё же они следят за беседой через зеркало. Гейл, потому что волнуется, а Джоанна, потому что ей скучно и интересно. Она слышала крики Пита. Это извращённая близость между ними. Когда его вели по тёмным коридорам мимо неё, она собирала остатки сознания, чтобы бросить умоляющий взгляд — только не сходи с ума, чёртов Ромео!

Гейл бесится, и это раздражает Джоанну. Пит несёт что-то про хлеб с нотками прежней нежности, и это раздражает Джоанну. Стоп! Почему мир сошёл с ума и начал крутиться вокруг Китнисс Эвердин? Джоанна не любила её с самого начала, она ей завидовала. Китнисс не хорошенькая девочка, она расчётливая, жестокая и совсем не милая, но её всё равно все любят. Даже Финник. Даже сам Пит до сих пор, хоть его и заменили злобной копией самого себя.

Китнисс вылетает из комнаты, не замечания никого вокруг. Она просто невыносима, но она друг. И Джоанне немного жаль её. Сойка заслужила такое отношение, и в то же время теперь её искренность к Питу не вызывает никаких сомнений. Это раньше никто из победителей не верил ей, а парню приходилось отдуваться одному.

— Я бы выбрала тебя, красавчик, — резонно замечает Джоанна, хлопая Гейла по плечу. — Но, объясни мне, почему ты выбрал Китнисс? Я тебя умоляю, без гениальных идей Цинны она просто страшная, у неё скучная причёска и вечно недовольное выражение лица. А уж про характер я и вовсе промолчу.

Он сбрасывает её руку.

— Почему Финник? — парирует он. Никто не обращает внимания на этих двух неидеальных людей, все заняты Питом и Китнисс.

Вопрос глупый. Финник красив, надёжен и всегда рядом. Он милый и нежный, он удерживал её тысячи раз от необдуманных поступков. У них с Финном есть история и страшные секреты. Он стал тем, ради кого она выдерживала поездки в Капитолий. Но вся суть в том, что Джоанна больше любит себя, чем его. Потому что нельзя любить кого-то сильнее. Это тут же станет использоваться против тебя. Это тоже один из уроков Финника.

— Правда в том, что ты не знаешь, за что ты её любишь.

Она смеётся, Гейл качает головой. Но они оба знают, что расчёт правит балом. Даже в любви.

---

Джоанна без труда узнаёт работу Бити, он гениален. Все новые ловушки выглядят потрясающе, настоящее произведение искусства. В Капитолии Бити изобретал разное оборудование специально для Сноу — это была его "работа" победителя. На взгляд Джоанны, просто рай в сравнение с тем, что делала она или Финник. А теперь Бити изобретает ловушки против Сноу. Месть так сладка.

Она улыбается. Победители талантливы и жестоки, Сноу зря настроил их против себя.

— Что скажешь? — в голосе Гейла по-прежнему безразличие.

— Миленько.

— Ты не считаешь, что мы переходим черту?

Китнисс Эвердин, очевидно, считает, иначе бы Гейл не спрашивал. Джоанна усмехается. Правда в том, что ей безразлично, сколько людей умрёт. После того, как ты своими глазами видишь определенное, предельное количество смертей, ты перестаёшь их считать, перестаёшь за них волноваться. А отомстить-то хочется.

Она помнит воду и ток слишком хорошо, помнит чужие потные руки на её теле, помнит боль и унижение. Ей действительно всё равно на жестокость этих ловушек. Она не Энни Креста, не Пит Мелларк, и даже не относительно чистенькая Китнисс Эвердин. Она хочет видеть разрушение Капитолия, хочет, чтобы он сгорел в яростном пламени. Она такая же, как Гейл Хоторн.

Джоанна подходит к нему, безумно улыбаясь. Она и забыла, что больше не выглядит ослепительно. Гейл скептически смотрит на неё.

— Ты бы мог победить в Голодных играх, красавчик, — её забавляет его удивленный взгляд. — Мы с тобой не считаем, что это переход за черту, но только потому что мы не знаем, где эта черта. Или нам всё равно.

Гейл слишком безразличен к её словам. Похоже, он с ней не согласен. Наивный мальчик из Двенадцатого, думает, что знает всё. Ему действительно не помешала бы экскурсия на Арену.

Она заливается горьким смехом.

— Ты её знаешь, но не она тебя. Китнисс Эвердин выберет Пита Мелларка.

Его рука больно хватает её чуть выше локтя, подтаскивая к себе. Гейл почти рычит.

— Почему же?

Джоанна думает о Финнике и о милой Энни. Она ещё ближе подвигается к Гейлу, сокращая расстояние между их лицами. Морфия в крови уже не чувствуется, а вот адреналин есть.

— Потому что она может жить без твоей ярости. А вот без Пита ей не выжить, — она отодвигается от него. — Просто расчёт, понимаешь? Она ведь тоже не просто так выиграла Голодные игры.

Гейл кривовато улыбается, неохотно соглашаясь, но хватку не ослабляет. Он неожиданно хватает второй рукой её подбородок и тянется к губам. Джоанна секунду раздумывает, что для неё выгоднее.

— Не надо, солдат Хоторн, не делай того, что ещё больше уменьшит твои шансы, — она освобождается от его рук. — К тому же ты просто в отчаянье. Это не лучшая сделка.

Она оставляет его одного в комнате, отправляясь в палату неровной походкой. Её смех тревожит тишину коридоров.

---

Она ожидает, что он не оставит всё так. Гейл Хоторн не любит быть в дураках. Поэтому, когда он догоняет Джоанну в коридоре, она не удивлена. Как и не удивлена, и ярости в его глазах. Он получил множество отказов от Китнисс, но другие девушки? Его самолюбие сегодня все же разбилось.

Джоанна игриво улыбается. Приятно осознавать, что даже обезображенная уродка, она всё равно влияет на мужчин. Гейл больше не интересуется её мнением. Он просто хватает её ладонью за шею и уверенно целует в губы. Он действительно в отчаянье, и вкус у поцелуя получается именно таким — горьким, отчаянным. И все же Хоторн хорош. Джоанна благосклонно отвечает ему, обвивая руками мужскую шею.

Китнисс просто дура, ну или он никогда не целовал её так.

Когда Гейл отрывается, им обоим нужно несколько секунд, чтобы восстановить дыхание.

— Типа "к чёрту Китнисс", да? — даже сейчас Джоанна насмехается над ним. Но Гейл не ведется. Его рот скользит по её шее, за ухом и, наконец, вновь находит женские губы. Второй поцелуй более нежный. Джоанна зарывается рукой в его темные волосы, а он притягивает её тело ближе к себе. Это неплохо. Это приятно. Это похоже на морфий в закипающей крови. Джоанна не сдерживает стона.

Гейл ухмыляется, когда поцелуй разорван, она уверенна в этом. Чьё-то самолюбие восстанавливается. Джоанна поднимается на цыпочки, согревая его шею своим дыханием.

— В Капитолии он использовал меня для соблазнения тех, кого было нужно поставить на место, — она шепчет ему на ухо свои секреты, также как и утром. Гейл проводит рукой по её коже, задевая свежие и старые шрамы.

— Ты хороша, — наконец, отвечает он.

Они оба не идеальны. Им никогда не стать Питом Мелларком или Энни Крестой. Но, с другой стороны, они и не хотят этого. Быть неидеальным весело, можно нарушать правила и переходить черту. Можно наслаждаться этим. Можно хоть на секунду наслаждаться друг другом.

— Спокойной ночи, красавчик, — Джоанна целует его в уголок губ и отходит.

Жизнь - дерьмо, но бывают хорошие моменты. Она смеётся.

Конец

 

запись создана: 04.10.2011 в 19:12

@темы: фанфик, mini, голодные игры, гейл&джоанна, het, PG

---

Fanfic #46 (part 4) — Фанфик по Голодным играм (+14)

[Ricka]

Автор:  Ricka
Бета: Кагами:
Дата публикации: 30 августа 2011.
Возрастной рейтинг: PG-13 (+14).
К оглавлению и шапке фанфика

Пока бьются сердца

Глава 4. Обстоятельства

Что чувствует человек, когда на Жатве выпадает имя кого-то близкого? Сначала шок. Мир перестаёт казаться реальным, он становиться таким же призрачным, таким же мягким и облачным как сон. Затем осознание, преследуемое ужасом. Кончики пальцев начинает покалывать, вибрация быстро распространяется с кровью по всему телу, в грудной клетке образовывается разрывающая пустота, ноги слабеют, губы сохнут, из горла вырывается животный, первобытный крик. После смирение. Усталость волной накрывает несовершенное тело, глаза сами закрываются, слёзы сохнут на щеках, исчезают все мысли, а в голове появляется раздражающий звон. Мир в такой момент даже не похож на сон, он словно неуверенная выдумка — как будто и вовсе не существует. Всё перестаёт иметь значение. Боли здесь нет. Возможно, смирение — это просто защитная функция организма. Следующей посетительницей становится вторая волна ужаса. Там уже меньше агрессии. И именно в ней, под слоем всякой гадости образуется надежда. Её выуживает память, которой сердце, горящее от любви, посылает сигнал sos.

Эль познакомилась с этой надеждой на следующий день после того, как Мейсили Доннер села в капитолийский поезд и отправилась на Голодные игры. Она проснулась утром после ужасной, изматывающей ночи и ощутила, пусть неуверенный, но всё же прилив сил.

Сначала всё показалось глупым и безнадёжным. Но любящее, чувствующее сердце не хотело быстро сдаваться, а память умело подкидывала новые образы.

Эль вдруг вспомнила, что Мейсили бегала на уроках физкультуры быстрее всех. Она вспомнила, какая Мейсили очень обаятельная и уверенная в себе. Вспомнила, что Мейсили находчивая и дружелюбная и что Мейсили самая выносливая из всех городских девчонок. И эти воспоминания заставили Эль верить в свою подругу.

Она вдруг осознала, какой глупой была вчера и как прав был Трой. Эль должна верить в Мейсили, просто обязана. Ведь вера — это самая главная валюта на Голодных играх. Да и кто, как не лучшая подруга должна хранить надежду в своём сердце? До самого конца!

Голодные игры начинаются с любви и заканчиваются любовью. Без неё они совершенно бессмысленны. Если нет любви, нет и потери. Если нет потери, никто усвоит урок. Так просто и так гениально. Но если нет любви, нет и в стремления. А если нет стремления — это уже поражение. И пока есть хоть какие-то шансы, нужно любить и надеяться.

Воодушевись этими мыслями, Эль легко и быстро вспорхнула с кровати. Ей предстоял долгий день, который должен был закончиться открытием пятидесятых Голодных игр. Мейсили должна была на своей колеснице показаться вечером на экранах. И Эль ждала этого момента. Как знать, вдруг в этом году стилисты придумают что-нибудь особенное? Всё-таки Квартальная бойня! А с красотой Мейсили много стараний и не нужно. Совсем чуть-чуть блеска и удачи — и кто знает, вдруг спонсоры клюнут?

Улыбнувшись, Эль попыталась отогнать все сомнения и страхи — не время для них. Трой пусть и противный парень из Шлака, но его слова очень правильны и точны. Опустить руки можно всегда, а вот сохранить такую важную веру — вот это достойный поступок. И именно этот поступок Мейсили и заслужила. Все должны в неё верить. И Эль собиралась добиться этого. Сегодня вечером не только она будет уверена, все близкие Мейсили найдут в себе надежду.

Стремительно выйдя из комнаты, Эль спустилась на первый этаж, где помимо помещения аптеки также находилась и маленькая кухня. Оттуда исходил невероятно вкусный и приятных запах, который Эль знала слишком хорошо — запах свежего и горячего хлеба. Он так манил её.

Желудок заурчал в предвкушение, и Эль ускорила шаг, перепрыгнув две нижние ступеньки. Она быстро оказалась около двери, ведущей на кухню, но неожиданно остановилась и замялась на месте. Запах хлеба мог означать только одно — Генри был в доме. Он пришёл суда к ней.

Дрожь волнения пробежала по телу Эль. Вчера она поступила с Мелларком крайне плохо: наговорила незаслуженных гадостей и убежала. Генри вероятно злился на неё. Вечером, когда она вернулась домой, он не стал ничего говорить, просто радовался, что с Эль всё относительно в порядке. Но сегодня он вряд ли промолчит. А Эль не выносила, когда Генри злился на неё. Он всегда был таким милым и понимающим, и обиды, отчужденность причиняли реальную боль. Она не представляла, как могла бы потерять его поддержку... Это было бы ужасно!

Вздохнув, девушка толкнула тяжёлую дверь. Ей хотелось прошмыгнуть на кухню тихонько, как можно менее заметно, но раздражающий скрип половиц разрушил все её планы.

Генри стоял за столом, склонив голову и мастерски разрезая буханку хлеба. Его руки работали столь уверено, что Эль невольно залюбовалась. Он не поднял взгляда, хотя совершенно точно слышал, что на кухню кто-то зашёл. Это было заметно по тому, как напряглась его спина.

— Генри, — тихонько позвала Эль.

Он обернулся. На его губах заиграла легкая, снисходительная улыбка. Увидев её, Эль почувствовала прилив нежности к Мелларку. Он так заботился о ней! Приготовил вкусный хлеб, несмотря на все затраты пришёл к ней в такую рань, вчера целый вечер искал её по всему Двенадцатому. И это после того, как Эль наговорила ему всяких гадостей и убежала, абсолютно не беспокоясь о его чувствах.

Сердце Эль сжалось. Ей захотелось вдруг подойти к Генри и потрепать его русые волосы, затем положить руки на широкие плечи и долго смотреть в голубые глаза. А потом приподняться на цыпочки и шутливо поцеловать в нос.

От этих мыслей она смутилась, прикусила нижнюю губу и стыдливо опустила взгляд. Она не видела, но чувствовала, что Генри нахмурился. Ну вот, она снова умудрилась его расстроить!

— Ты снова здесь, — спокойно заметила она, присаживаясь за стол.

Генри протянул ей тёплую корочку хлеба, на которую было намазано масло и положен тоненький кусочек сыра, и сел напротив.

Он долго и внимательно смотрел на Эль, которая чувствовала себя очень неловко под этим взглядом. Вкусный завтрак вдруг оказался непреодолимым. Кусок застревал в горле. Мысль о том, что Генри все ещё злится на неё за те грубые слова, была невыносимой и горькой.

Эль понимала, что поступила глупо. Да, она любила и переживала за Мейсили, но она не должна была забывать про других близких людей, которые волновались за неё. И, как оказалось, не зря.

Ну что за ребёнок? Забрела в Шлак, подошла слишком быстро к ограде, свалилась в обморок, причинив неудобства чужой семьей. Наверное, она даже слишком хорошо заслужила те презрительные взгляды Троя, вспоминая которые хотелось провалиться сквозь землю. В такой непростой день она только добавила хлопот разным людям. Миссис Эвердин, её сыну, своим родителям и Генри.

Щёки Эль горели от стыда.

— Прости, — тихонько пискнула она, разглядывая свои ногти. — Я вчера наговорила и наделала кучу глупостей.

Генри промолчал. Он потянулся к горячему чайнику, который стоял на столе, и налил чая в одну из кружек, пролив несколько капель. А затем протянул чашку Эль. Она с грустью взяла её.

— Как ты себя чувствуешь?

Эль неуверенно пожала плечами. Надежда укрепила её силы, но внутри все ещё властвовала пугающая пустота.

— Нормально.

Она открыла рот, собираясь вновь попросить прощения, но слова вдруг застряли в горле. Мысли о Мейсили с новой силой захватили сознание. Если бы подруга была сейчас здесь... Слёзы подкатили к глазам Эль, и она всхлипнула против воли.

Рука Генри накрыла её ладошку. В этот раз он не стал ей ничего говорить. Он просто поглаживал кончики её пальцев и успокаивал своим присутствием.

Какая же Эль была дура, когда наорала на него! Злость на себя заставила её резко вздёрнуть подбородок.

— Генри...

— Тсс, всё в порядке, Эль!

Генри подошёл к ней, присел рядом на корточки и положил руки на девичьи коленки. Он исполнил её желание долго смотреть друг другу в глаза. И это немного успокоило Эль. Пусть слова не были сказаны, но она знала, что Генри простил ей все её глупые поступки, что он тоже верит в Мейсили и что они могут пройти через всё это.

— Спасибо, — сорвалось с её губ. Не осознавая, что она делает, Эль потянулась к его губам в неожиданно смелом поцелуе, который Генри вернул ей. Они никогда раньше не целовались так. Нежно, но страстно. Осторожно, но так волнительно. Эль зарылась руками в его волосы, сжимая их в своих ладошках и ближе притягивая Генри к себе. А он с удовольствием отвечал на все её действия.

И в этом момент всё казалось таким правильным.

***

В школьной столовой стоял почти небывалый шум и гам. Выпускники образовали настоящее столпотворение, бегали туда-сюда, громко смеялись и толкали друг друга в очереди за дешевым, но абсолютно несъедобными обедами. Свободных мест практически не было.

Ещё бы! Сегодняшняя трапеза была для них одной последний в школе. Они пережили двенадцать лет полнейшей и бессмысленной скукотищи, а днём ранее в их жизнях прошла последняя Жатва. Всё было просто прекрасно! Никаких волнений и только новые горизонты. Даже самые забитые и голодные ребята из Шлака позволяли себе улыбаться и даже немножко радоваться.

Трой и Уорен тоже были в приподнятом настроение. Их не очень привлекала перспектива работы в удушающих Шахтах, но это было всё же лучше, чем ежегодный риск и тессеры. Тем более, они оба любили опасность и возможность исследовать какие-то новые участники. А под землёй и того и другого навалом.

— Ты опять здесь? — возмутился Трой, когда к ним за стол неожиданно присела его младшая сестра. — Словосочетание "присутствие на уроках" тебе о чём-нибудь говорит?

Во время обедов выпускников у младших классов во всю шли уроки.

Кэл не спешила ответить брату. Она нежно поцеловала Уорена, легонько царапая ногтями щетину последнего и будто специально растягивая время, раздражая тем самым брата.

Трой успел отвести взгляд, внимательно рассмотреть свои ботинки, несколько раз откусить от черствой лепешки, хлебнуть воды, громко стукнуть кружкой по столу и прочистить горло, когда Кэл наконец оторвалась от Уорена и презрительно посмотрела на братца.

— А тебе словосочетание "запрещённая охота"? — язвительно бросила она, прижимаясь к груди своего парня. — За каждым свои грешки. А я, в отличие от некоторых, ненавижу уроки пения.

Девочка сладко улыбнулась, дразня Троя.

— Может пойдёшь заменишь меня? — ласково промурлыкала она.

Трой недовольно сжал губы, Кэл часто проходилась на эту тему. А ему было немножко стыдно за свой талант перед Уореном. Не слишком-то это мужское дело. Хотя в Капитолии мужчины пели с большим удовольствием. Нелепо раскрашенные, ещё более нелепо одетые. Голос у многих отсутствовал, а от песен либо хотелось упасть в истерическом припадке хохота, либо кинуть чем-нибудь в телевизор.

У Кэл вообще-то тоже был прекрасный голос — наследство матери. Но она совсем не пользовалась им. А уж уроки пения... Трой и сам их терпеть не мог. Классические патриотические песни Капитолия, и всем всё равно, попадают они или лажают. Использовать свой талант так — просто кощунство.

— Какой ужас! — Кэл выхватила из рук брата лепешку и откусила. — Её можно есть либо свежей, либо никак.

— Вот и не ешь! Это вообще-то мой обед, а ты свой уже съела! — возмущённо произнёс Трой, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди. Но попыток отобрать лепешку не предпринял.

Кэл морщась жевала лепешку, утверждая, что на вкус она хуже резины. К сожалению, не было никакой возможности для них с утра печь свежие. Их мать как-то пыталась, но на это уходит слишком много времени, а первый урок начинался рано. Вот и приходилось таскать с собой на обед в школу вчерашние лепешки, и то это если повезёт. Но ведь лучше есть что-то, чем нечего.

Другое дело школьники из городских. У них с собой бутерброды из нормального хлеба, который не черствеет, стоит ему только остыть, и сыра. А у кого-то и с маслом. Не говоря уже о возможности покупать еду в школьной столовой — еда не слишком вкусная, но сытная.

Трой бросил недовольный взгляд на столы городских. Желудок ныл требуя нормально еды. Благо, уроков оставалось немного, и уже очень скоро можно было вылезти в заветный лес. Уорен понимающе кивнул другу.

— Оооох!

Уорен напряжённо посмотрел куда-то в центр столовой и резко вскочил, Трой и Кэл непонимающе переглянулись. Хоторн быстро пересёк расстояние и оказался рядом с двумя темноволосыми девушками, указывая им в сторону стола.

— Элиза, — некоторые в столовой оторвались от еды и разговоров, услышав это имя, — Хейзел, пойдемте к нам, пожалуйста.

Элиза и Хейзел переглянулись. Одна девушка неуверенно улыбнулась и сделала осторожный шаг в сторону стола, за которым сидели Трой и Кэл, но вторая остановила её, хватая за руку. На её лице читалось явно неудовольствие, она хмуро переводила взгляд с подруги на Уорена. Она что-то спросила у другой девушки, а потом пожала плечами. Спустя меньше минуты обе девушки уже садились за стол.

— Вот и прекрасно, — улыбнулся Уорен, плюхаясь назад, на своё место рядом с Кэл. — Это Элиза и её подруга Хейзел.

Он по очереди показал сначала на тихую бледную девушку, которая крепко держала вторую девочку за локоть, а затем на её недовольную подругу. Их причастность к Шлаку была очевидна: излишняя худоба и поношенная одежда вдобавок к смуглой коже и тёмным волосам. Только у одной они вились, а у второй были абсолютно прямыми.

— А это мой друг Трой и его сестра Кэл.

Неловко улыбнувшись, Элиза обняла себя руками, растирая плечи. Хейзел проявила ещё меньше дружелюбия, она лишь кивнула в знак знакомства, а затем принялась за свою еду, потеряв всякий интерес к кому-либо кроме себя и своей подруге. Уорен незаметно состроил гриммасу. Трой в этот момент ему не завидовал. Но, что ж, обещание есть обещание!

Но Элизу действительно было очень жаль. Хоть девочка и старалась изо всех сил держать себя в руках, её состояние было видно невооруженным взглядом. Тихая и спокойная красавица, на которую заглядывались многие парни и не только из Шлака, в одно мгновение прекратилась в напуганную и забитую девочку с чересчур бледной кожей и болезненным взглядом, которая опасливо жмётся к своей подруге.

За столом воцарило молчание, заставляющее Троя зевать от скуки. Все чувствовали себя очень неловко. Не смотря на то, что и Элиза и Хейзел были из Шлака, ни Трой, ни Уорен особо не общались ни с одной. Про Элизу ещё говорили в школе, что немудрено: она настоящая красавица и единственная, кто смогла покорить всегда такого неприступного "короля" Хеймитча, — а вот про Хейзел и слышать не приходилось. Очевидно, последняя была не слишком милой, не слишком дружелюбной и не слишком красивой.

Обеденное время шло, а атмосфера за столом и не думала становится легче. Элиза вырисовывала круги в своей тарелке, Кэл и Уорен упрямо жевали свои лепешки, последнего Хейзел периодически одарила убийственными и язвительными взглядами, которые явно спрашивали: ну что, доволен? Трой подумал о том, как хорошо, что школа закончится всего лишь через неделю — а то, мало ли, пришлось бы месяцами так сказочно проводить трапезы.

Он вдруг впервые по-настоящему задумался о том, что случится, если Хеймитч победит. Шансов всё-таки было мало, но... взгляд Хеймитча на Жатве никак не выходил из головы. Такой уверенный и такой опасный.

Запах хлеба невольно отвлёк Троя. Непроизвольно повернувшись, он заметил, как к их столу направлялся сын пекаря с целой (вкусной и свежей!) буханкой в руках. Брови взлетел к верху. Эвердин переглянулся с Уореном, тот ответил ему тем же недоуменным взглядом. Между тем, Генри Мелларк уже оказался рядом с ними. От вида хлеба пустой желудок Троя скрутило.

— Что тебе? — лениво кинул Уорен, но его суженые глаза выдавали лёгкую неприязнь.

Сын пекаря его проигнорировал.

Обстановка немного разрядилась, все подняли глаза, с интересом наблюдая за происходящим. Даже Хейзел перестала излучать энергию подземного тролля.

— Ты?.. — неуверенно начал Генри Мелларк, глядя прямо на Троя.

Тогда он вспомнил. Сын пекаря — никто иной, как парень, с которым прошлым вечером обнималась девочка-несчастье. Трой нахмурился и сделал глубокий вздох. Ну что ещё?

— Трой, — с сожалением представился он.

О том, что случилось, не хотелось ни разговаривать, ни вспоминать. Глупая девчонка "неожиданно" глупо себе повела, доставив Трою массу неудобств и раздражения. Подумаешь, великое дело! Их таких среди городских — каждая. Просто очередная наряжаная кукла, которая только и умеет, что реветь и жалеть себе.

И всё же... кинув быстрый взгляд на Генри, Трой почувствовал беспокойство — а вдруг с этой Эль что-то ещё случилось? Как никак, он сам взял ответственность за бедовую девочку и продолжал её нести.

— Я хотел просто поблагодарить тебе, — Генри уверенно опустил хлеб на стол. — Ты знаешь, Эль вчера не контролировала себя, спасибо, что помог ей.

Парню, наверняка, тяжело дались эти слова. Шлак и городские редко хорошо относятся друг к другу, ещё реже общаются и почти никогда не оказывают друг другу услуги, чтобы потом можно было говорить "спасибо".

Обреченно вздохнув, Трой поднялся, поравнявшись с Генри Мелларком. Сын пекаря, явно преодолевая себя, попытался улыбнуться, но его кулаки были крепко сжаты. Он, вероятно, чувствовал себя так, словно был выкинут на вражескую территорию. Возможно, Генри был одним из тех правильных парней, которые первыми бегут докладывать, если узнают о том, что кто-то занимается запрещенной охотой. Он создавал впечатление именно такого парня.

— Следи лучше за своей девчонкой, — грубо бросил Трой, усмехаясь. Вообще-то он не хотел быть таким злым.

Лицо Генри вытянулось, глаза сузились, а губы сжались в тонкую полоску.

— Обязательно, — таким же тоном произёс он. — И всё же, спасибо. Надеюсь, хлеб тебе понравится.

Ну конечно, городской мальчик не обошёлся без едкого намёка на своё превосходство. Они все такие. Почему-то считают себя лучше. Будто, печь булочки — это королевское занятие.

Гордость Троя в первый момент потребовала дать Генри по башке этой буханкой, ну или хотя бы немедленно выкинуть последнюю в мусорку. Но Эвердин не был безумцем и понимал, что это просто глупо. Хлеб, тем более из пекарни, на вес золота. Его стоило сохранить хотя бы для матери и Кэл.

— Уверен, что понравится. Тебе спасибо.

Мелларк слегка расслабился и кивнул в ответ. От отвернулся и пошёл назад к своим друзьям, когда Трой вновь обратился к нему.

— Надо будет почаще спасать твою подружку.

Плечи парня напряглись, он замедлился на секунду, словно раздумывая, как поступить дальше, но в итоге решил проигнорировать эти слова Троя.

Эвердин потёр ладони, довольный результатом. Он плюхнулся назад на свой стул. Удивлённые и недовольные взгляды преследовали его, но Трой их игнорировал. Он взял хлеб и с улыбкой кинул его через стол Кэл, та со смехом поймала буханку и покрутила в своих руках, оценивая. Затем довольно ухмыльнулась и подняла большой палец к верху.

Трой видел в его глазах хитрую похвалу: "молодец, братец, так держать".

Устав глупо и недоумённо смотреть на них, Уорен не выдержал.

— Какого хрена здесь происходит?

Кэл удивлёно подняла бровь, глядя на Троя.

— Так ты не рассказал ему? — насмешливо поинтересовалась она. — О, Уори, ты такое пропустил! Вчера Трою на руки в буквальном смысле упала безумная принцесска, а Трой и рад был. Домой её притащил, поухаживал, даже до дома проводил. А сегодня вот, видимо, принц этой принцесски решил отблагодарить благородного рыцаря. Ну я то не против! Смотри, какая буханка! Вы даже в лучшие дни не могли и бы мечтать обменять свою добычу на такую прелесть.

— Что?? — Уорен рассмеялся.

Трой махнул на него рукой.

— Что за девчонка? — не отставал друг.

— Дочка аптекарей.

— Вау!

Окинув Троя насмешливым взглядом, Уорен засмеялся, подхватывая настроение Кэл. Учитывая, какие они оба были невыносимые, не было ничего удивительного в том, что они сошлись.

Трой недовольно кинул в них салфеткой. Тут он заметил рассерженный, осуждающий взгляд Хейзел. Если до этого она была просто недружелюбной, то сейчас весь её вид выдавал враждебность. Напряжённые горящие глаза заставили Троя почувствовать себя неловко.

Элиза в этот момент резко вскочила из-за стола, роняя на пол остатки своей еды. Уорен и Кэл замолчали. Хейзел испуганно приоткрыла рот.

— Простите, — истерично всхлипнула Элиза, — но я лучше пойду.

И прежде чем кто-то успел возразить, она стремительно вылетела из столовой. Пару мгновений все провожали её пораженным взглядом. На лице Уорена появилось мучительное выражение, Кэл виновато опустила глаза. Хейзел, уставившись куда-то в одну точку, постукивала ногтями по ободранной поверхности стола. Наконец, она медленно поднялась, подобрала свою сумку и сумку Элизы, и тяжело вздохнула.

— Знаешь, — Хейзел говорила на удивление спокойно, без привычной яростной враждебности, — что бы там Хеймитч не попросил тебя сделать, просто забудь об этом, ладно?

Её карие, практически чёрные глаза излучали холод.

— Ты нам ничего не должен, Хоторн, — она слегка наклонила голову на бок, рассматривая Уорена. Тот молчал. Наконец, Хейзел последний раз кивнула всем сидящим за столом и направилась за своей подругой.

Обед получился действительно сказочным.

***

А вечером того же дня начались Игры. Каждый человек в каждом доме уселся перед телевизором, чтобы посмотреть прямую трансляцию шикарной Церемонии Открытия. Для тех, у кого телевизор не работал или его просто не было, были включены плазмы на главных улицах. Обязанность смотреть Голодные игры никогда не звучала вслух, но вряд ли кто-то был настолько глуп, чтобы завалиться спать или заниматься другими делами в такие дни.

По случаю Квартальной бойни, церемония в этом году приходила ещё более роскошно, чем обычно. Огромные вместительные колесницы разъезжали по широким капитолийским улицам под крики и овации толпы, которые не могла заглушить даже громкая тематическая музыка. В небе Капитолия сверкал салют, всё вокруг светилось и переливалось. Создавалось обманчивое впечатление, что происходит какой-то счастливый и долгожданный фестиваль. Впрочем, для некоторых это действительно было так.

Дикторы бодро и радостно комментировали происходящее, искренне восхищались тем, какое потрясающее зрелище в этом году приготовил президент Сноу, рассказывали сколько труда и средств было потрачено на эту Квартальную бойню и с удовольствием предвкушали, какие замечательные будут в этом году Голодные игры — с таким-то количеством участников. У каждого диктора уже появились свои любимчики. Про некоторых трибутов они рассказывали достаточно подробно, вспоминая лучшие моменты Жатвы, других упоминали вскользь, но про большую часть и словом не обмолвились. Шутили, спорили, не стеснялись делать ставки. Самый неугомонный мужской голос, буквально излучающий тонны позитива, пытался смешить публику своими предложениями по поводу того, кого и как на арене стоит убивать. Никто и не пытался думать о находящихся по ту сторону экрана близких.

Эль и Генри; Элиза и Хейзел; брат Хеймитча и его мать; Мари и её семья; Уорен, Трой и Кэл — они смотрели трансляцию в разных местах, но всё равно что вместе. В такой момент, когда вся жизнь, весь её смысл сосредоточен на Круглой площади Капитолия, все находятся рядом, слишком близко друг к другу. Расстояния перестают иметь смысл для тех, кто верит, ждёт и боится.

Крепко сжав руку Генри, Эль сидела на диване у себя дома, укутавшись в плед и держа в руках успокаивающий чай, который так заботливо приготовила её мать. Элиза находилась в гостях у Хейзел, она полностью погрузилась в себя и сидела на стуле, прямо положив руки себе на колени, и не отрывалась от экрана, её подруга стояла позади, облокотившись об косяк двери. Семья Эбернети, крепко прижавшись друг к другу, стояла на заполненной улице и с надеждой смотрела на огромную плазму. Доннеры проявляли меньше нежностей, располагаясь каждый в своём кресле, но также крепко были связаны общей болью. Уорен и Кэл присели на старенький ковёр, проявляя необычную серьёзность, а Трой напряжённо сплетя пальцы расположился на скрипучей софе. Насколько шумен сейчас был Капитолий, настолько молчалив был Двенадцатый дистрикт. Всё, что столице — праздник, для её провинций — настоящий ужас.

Звук горна обрушился на Капитолий, заставив зрителей вздрогнуть от неожиданности, музыка усилилась, почти заглушив рев толпы. Комментатор-мужчина торжествующе произнёс: "Дамы и Господа, поприветствуйте трибутов второй Квартальной бойни!". Улицы столицы взорвались от криков. После небольшой паузы раздался счастливый женский голос, дикторша объявила колесницу Первого дистрикта, которая уже помпезно выезжала на широкую улицу. Четыре трибута в роскошной одежде, расшитой дорогими камнями, улыбались камерам и словно упивались вниманием, которое оказывали им.

За ними выехал Второй дистрикт с его яростными трибутами, одетыми в какие-то первобытные костюмы, благодаря которым они выглядели ещё более устрашающими. Этот дистрикт побеждал последние три года и внушал огромный страх всем своим конкурентам. Затем довольно тихий дистрикт номер Три, почти голый Четвёртый дистрикт и Пятый, на колеснице которого двое трибутов, ровно половина, не скрывали своих слёз. Шестой, седьмой, восьмой, девятый — над каждым из них дикторы умудрились весьма обидно пошутить. Затем десятый, разодетый в шкуры животных, который в этом год поразил некоторых комментаторов весьма внушительными представителями. Одиннадцатый — в момент его выезда трибуты Второго дистрикта хором издали животный возглас, привлекая к себе внимание. И вот наконец...

Зрители в Двенадцатом затаили дыхание. Эль до боли вцепилась ногтями в ладонь Генри; Элиза не сдержала стона; брат Хеймитча уткнулся лицом в пальто матери; Мари слегка подвинулась вперёд, к телевизору; спина Уорена напряглась. На улицы Капитолия выехала колесница с их близкими, и в первое мгновение каждый растерялся, выискивая на экране родного человека. Яркий свет сафитов слепил глаза, не позволяя что-либо рассмотреть.

Но вот колесница проехала немного вперёд, камера взяла крупный план, и Эль испуганно вздохнула, вскочив с дивана. Лицо смущённо улыбающейся Мейсили вспыхнуло на экране. Она не казалась испуганной, наоборот достаточно уверенной в себе и в меру дружелюбной. Миленькой. Её красоту не испортили даже дурацкие шахтёрские костюмы, обмотанные проводом с горящими лампочками. В них трибуты двенадцатого напоминали безвкусные новогодние ёлки.

— Она хорошо выглядит, — Генри обнял Эль сзади за плечи.

— Да, — легкая улыбка появилась на девичьем лице, а по щекам бежали слёзы.

Но Мейсили уже не была в кадре. Теперь камера снимала уверенного в себе Хеймитча. Он стоял, глядя прямо перед собой, всем своим видом показывая, что ему нет никакого дела до ликующей толпы. На сухих губах изредка появлялась ухмылка. Дикторы с интересом отмечали поведение этого юного трибута, кто-то заявил, что в этом году Двенадцатый наконец смог представить достойного кандидата, но другие комментаторы отмахивались: наглое поведение ещё не залог успеха. Эбернети заставил многих на секунду опешить, но пока не представлял никакого фактического интереса для спонсоров.

Элиза не сдержала улыбку, когда одна комментаторша заявила, что Хеймитч похож на маленького, обиженного, но очень горячего мальчишку. Всхлипнув, девушка повернулась к Хейзел, схватив ладошками спинку стула. Подруга подмигнула ей.

"Хеймитч уверен, будь и ты такой", — твердили карие, тёмные глаза. И Элизе так хотелось верить им. Её парень вёл себя так, словно уже победил.

В другом доме в Двенадцатом ребята уже давно восхищались такой выдержкой приятеля. Кэл неожиданно растрогалась, смущённо растирая слёзы по щекам, явно беспокоясь, что брат теперь будет издеваться над ней. Уорен пару раз очень крепко высказался в адрес дуры-комментаторши, а Трой с радостью подхватывал и добавлял своих "комплиментов".

Колесницы поехали по Круглой площади, камеры то и дело возвращались к Первому, Второму и Четвёртому Дистриктам. Обычное дело. Но в этом году к ним присоединился ещё и Десятый. Трое его трибутов, два рослых парня и одна девушка с внушительными формами, вели себя довольно развязно и вовсю заигрывали с толпой, отчего та буквально ревела. Иногда камера брала крупным планом лицо Хеймитча.

Наконец, музыка заглохла и толпа мгновенно успокоилась. Колесницы прибыли выслушать хвалёную речь президента Сноу и прослушать патриотический гимп Панема. В это время на экранах то и дело вновь показывали трибутов каждого Дистрикта.

— Я бы и то лучшие костюмы придумала, — хмурилась Кэл, шмыгая носом, когда камера вновь захватила Мейсили.

Двое других трибутов из Двенадцатого стояли позади Доннер и Эбернети, и выглядели довольно-таки жалко в своих шахтёрских костюмах, да ещё и с "художественно" испачканным лицом. Мейсили спасала красота, блеск в глазах и скромная улыбка. Хеймитч с таким взглядом в любой одежде был бы хорош.

Элиза не могла не отметить, насколько он красив. Её Хеймитч. Парень, который совершал самые безумные поступки, лишь бы только добиться её расположения. Если бы Элиза тогда знала... она бы ценила каждую секунду, проведенную с ним.

Во время национального гимна колесницы вновь начинают своё движение, медленно объезжая Круглую площадь в последний раз. Двенадцатый появляется на экранах всего лишь пару раз и то мельком, отчего сердца тех, кто следит за ними из родного дома, сжимаются от боли и разочарования.

Когда трибуты скрываются за воротами Тренировочного центра, толпа в Капитолии в очередной раз взрывается, а вот в Двенадцатом дистрикте все замирают, не смея дышать. Тишина такая, что удары секундной стрелки кажутся раскатами грома. Каждый осознаёт увиденное. Люди на улице, наблюдавшие за всем через плазмы, переглядываются.

Наконец, многие тяжёло вздыхают.

— У неё есть надежда, — уверенно срывается с губ Эль.

— Да, — кивает Генри, аккуратно сцеловывая мелкие слёзы с её щек.

***

После просмотра Церемонии Открытия, Двенадцатый дистрикт погрузился в напряжённое молчание. Так бывало каждый год. Сначала родные лица возникают на экране, а потом приходит оцепление. Редко кто оставался спокойным в такие моменты. А ведь это было только начало, праздник без крови и убийств. Всё самое страшное будет происходить позже.

Уорен Хоторн, стоя этим вечером на крыльце старого дома в Шлаке, испытывал сильное волнение по поводу того, что будет дальше. Хеймитч Эбернети не был его другом, но между ними пролегала прочная связь. Они оба были чем-то неуловимо похожи друг на друга, и не смотря на некую отстраненность в общении, всегда хорошо понимали друг друга. Именно поэтому Уорен не мог не посетить своего приятеля в день Жатвы, именно поэтому Хеймитч доверил ему Элизу.

Вероятно, Эбернети считал, что Уорен справится, но тот все больше убеждался, что терпит в этом фиаско. И это напрягало его. Он не знал даже, что нужно делать, но чувствовал, что всё делает не так. Как можно успокоить девушку, чей любимый будет на Арене убивать и подвергаться атакам других участников? И нужно ли успокаивать вообще? Хоторн ни в чём не был уверен, и лишь обещание тяготило его душу.

А может, это было просто предчувствие?

Нежные ручки Кэл гладили плечи Уорена, пытаясь успокоить его. Он неуверенно улыбнулся своей девушке.

— Я знаю, это непросто, — Кэл прижалась к его спине.

Уорен повернулся к ней, улыбаясь, и потрепал каштановые волосы.

— Мышка.

Кэл обиженно поморщила носик. Её глаза всё ещё были красными от слёз, и Уорен знал, что она тоже волнуется. Всегда такая агрессивная и смелая, она очень глубоко переживала каждую Жатву. Под уверенным выражением лица, так мастерски был спрятан парализующий страх. Уорен замечал это в маленьких деталях: в том, как она прижимается к нему, невольно ища поддержку, в том, как отчаянно бьётся сердце в её груди, в том, как на мгновение прикрываются её глаза и задерживается её дыхание.

И Уорен благодарил небеса за то, что Цирри Адамс до сих пор не вытянула имя Каллы Эвердин. Она была такой маленькой и беззащитной, но с острыми зубками, словно настоящий мышонок. Она бы не выдержала Голодные игры, не смотря на всю свою напыщенную смелость.

Уорен знал Кэл с самого детства, с тех самых пор, как Трой Эвердин стал его другом. Это случилось в первом классе, когда молоденькая, но сварливая учительница оставила их обоих после уроков, посадив рядом и, кажется, на всю жизнь сделав неразлучными. С Каллой Уорен познакомился чуть позже: маленькая, но активная и бойкая девчонка, не дающая мальчикам спокойно хулиганить наедине, сразу произвела впечатление. Она лезла во все их дела, заставляя принимать в свою компанию.

Кэл всегда была "своей", даже в те времена, когда другие девчонки раздражали. А после того, как умер мистер Эвердин, Уорен разделил с Троем заботу о его сестре. Он привык её защищать и опекать. И как так получилось, что в конце концов это переросло в другие чувства?

— Холодно, — пожаловалась она, покрепче кутаясь в объятья Уорена. — Ужасное время, да?

Взяв её лицо в свои ладони, Уорен пристально посмотрел в яркие зелёные глаза. Это была особенность Кэл, предающая ей особую красоту. И Уорен любит это в ней. У неё был потрясающий и очень красивый взгляд.

— Ужасное, — согласился он, не имея ни причин, ни желаний врать ей. — Но мы сможем это пережить.

Он слегка опустил голову, почти касаясь своими губами её губ.

— Вместе, — прошептал он и поцеловал Кэл.

Она потянулась к нему, крепко обхватив его шею и зарывшись руками в тёмные волосы. В её движениях совсем не было неловкости или скованности. Уорен чувствовал, что Кэл готова раствориться в нём. Но ему пришлось преодолеть себя и против воли оторваться от её губ.

Протестующе застонав, Кэл открыла свои удивленные зелёные глаза.

— Трой, — с улыбкой напомнил ей Уорен.

На крыльце дома Эвердинов его друг мог появиться в любой момент. Если он уже не подглядывает за ними через окно или не спрятался в темноте за ближайшим деревом. Трой старался не показывать свои чувства, но Уорен видел, что ему не слишком нравится сложившая ситуация. Он очень опекал Кэл и всегда враждебно относился к её романтическим похождениям. Как старший брат, он ревновал и считал, что все парни сволочи и хотят только одного. И у него было прекрасное тому доказательство — собственное отражение в зеркале.

Кэл высунула язык, показывая, будто её тошнит. Уорен нарочито строго покачал головой.

— Не забывай, что он мой лучший друг!

— Ты любишь его больше, чем меня, — возмущённо заметила Кэл, играясь руками с рубашкой Уорена.

Хоторн рассмеялся.

— Ага, и буду с ним до тех пор, пока смерть не разлучит нас!

Брови Кэл взлетели кверху.

— Иногда именно так мне и кажется, — насмешливо произнесла она, тыкнув пальцем в нос Уорену.

— Ау, — он потёр свой бедный нос. — Ну, спасибо!

Впрочем, в чём-то Кэл очень даже права. Дружба с Троем была слишком важна для Уорена, и он старался как можно меньше злить друга. Хоторн не хотел выбирать между ним и своей девушкой — это был бы невозможный и разрывающий выбор. И Уорен не мог допустить его.

Кэл такое положение дел немного обижало. Она, похоже, решила на вестись на все эти разговоры, и вновь сама потянулась, чтобы поцеловать Уорена. Он не смог не ответить, положив руки ей на талию.

— Ух ты, — произнёс Уори, когда Кэл разорвала поцелуй.

Она самодовольно ухмыльнулась и хитро прикусила губу. Уорен рассмеялся.

— Как это ни печально, но я думаю, что мне пора.

— Боишься, что Трой выскочит из-за кустов? — Кэл закатила глаза.

— Именно этого, — согласно кивнул он в ответ и потрепал девушку за ухо.

В конце концов, ему всё же пришлось уйти, несмотря на все недовольства Кэл. Он чмокнул её в висок, напоследок крепко прижав к груди, и направился домой. Мать с отцом, наверняка, волновались. Они, конечно, привыкли к самостоятельности сына и тому, что почти всё своё время он проводит с другой семьёй, но всё же... В дни Голодных игр никто не мог чувствовать себя спокойно.

Хоть и казалось — главное пережить Жатву, на самом деле всё было намного сложнее. Не зря Голодные игры — наказание для мятежных Дистриктов. Капитолий никогда не был намерен обходиться только трибутами, ужас и страх должны властвовать над всем поселением. Так оно и было. По крайней мере, в Двенадцатом.

Уорену было сложно представить, что чувствовали жители, скажем, Второго Дистрикта. Они каждый год снабжали арену добровольцами, которые, как правило, побеждали. Возможно, в их краях Голодные игры действительно были желанным шоу. Таким же, как и в Капитолии. Понятное дело, что ко всему относишься проще, если почти ничем не рискуешь. Хоторн не помнил, чтобы трибут Второго дистрикта хоть раз был младше четырнадцати лет. Может таких и вызывали на Жатве, но их место тут же занимали другие, более старшие и рослые участники.

Да, их мир совсем отличался от мира Двенадцатого дистрикта. Если у них там существовали тессеры, то их можно было брать без всякого риска...

Оказавшись, рядом со своим домом, Уорен притормозил. Остановился на секунду и втянул носом свежий воздух. Шлак к этому времени уже полностью погрузился в темноту (электричество отключили сразу после трансляции) и тишину. Сейчас здесь было почти также, как и в лесу. Спокойно. Свободно. Но Хоторн знал, что это обманчивое впечатление, и усмехнулся внутри себя.

Он повернул голову, когда заметил следящую за ним Хейзел. Девушка молча сидела на ступеньках одного из домов, скрестив ноги. Она не отвернулась, продолжая пристально смотреть на Уорена. Он кивнул ей и она сделала тоже самое в ответ, а затем прикрыла глаза и слегка откинула голову назад, когда легкий ветерок принялся трепать её волосы.

Уорен не стал подходить к Хейзел, осознавая, что она, как и он сам, в этот момент наслаждается одиночеством и ложной свободой. Отдыхает от Голодных игр и давления Капитолия.

Может быть, эта девчонка была не так уж и плоха...

***

Церемония открытия вселила всё больше уверенности в Эль. Теперь, когда она увидела Мейсили, смущённую, но с уверенным блеском в глазах, ей начало казаться, что всё ещё может получиться. Конечно, у её подруги было множество сильных и опасных соперников, но в играх не всегда побеждают профи. Были случаи, когда победа оказывалась в руках самых неожиданных участников. Тут уж чью сторону удача выберет. Тем более что сейчас шёл год Квартальной Бойни. В такое время распорядители могут устроить всё, что угодно, перевернуть всё с ног на голову. Никому не будет интересно, если это будет ещё один обычный год со стандартным победителем.

На следующий день после церемонии Эль возвращалась из школы специально в одиночестве, желая остаться наедине со своими мыслями и надеждами. Друзья отпустили её неохотно — все ведь беспокоились, спасибо Генри, и так и норовили навязаться в компанию. Но Эль сбежала и теперь с удовольствием прогуливалась по городу, вдыхая прохладный воздух и кутаясь в кофту. Страшные мысли всё ещё посещали её, а печаль по Мейсили была невыносима. Но если такова судьба, то нужно верить в удачу.

Теперь слова старенького победителя приобрели для неё особый смысл.

"И помните, удача всегда на вашей стороне". В это так хотелось верить!

Почти дойдя до своего дома, Эль резко остановилась, вдруг заметив Троя Эвердина. Парень стоял на другой стороне дороги, в одной руке он держал связку трав, очевидно, предназначенных для аптеки, а другой рукой придерживаясь за бок, и о чём-то спорил с миротворцем. Мужчина со злобной усмешкой выслушивал его, покачивая головой.

Дрожь волнения пробежала по телу Эль. Она облизнула губы, с беспокойством наблюдая за явной перепалкой. Взгляд миротворца был слишком довольным. Легко понять — сегодня у него хороший улов.

Неловко переступив с ноги на ногу, Эль уверенно развернулась, посчитав, что происходящее не имеет к ней никакого отношения. Если мальчик из Шлака попал в беду, то это только его проблемы. Эль ведь предупреждала его и об охоте и об остальном, а он делал вид, будто всё знает. Теперь пускай сам и расхлёбывает, нечего втягивать в свои проблемы невинных людей. Эль в очередной раз обернулась и искоса глянула на связку с травами. Если бы Трой донёс её до аптеки, то родители Эль могли бы пострадать... Или нет?

Противное чувство долга засосало под ложечкой. Эль, конечно, терпеть не могла нарушения правил, но Трой позавчера самоотверженно таскал её тело на руках. Он, может быть, и заслужил наказания, но такого наказания, какое применяют миротворцы, не заслуживает никто. Разве что убийцы какие-нибудь. Двадцать или больше ударов плёткой — это уж слишком!

Крепко сжав кулаки, Эль уверенно пошла в сторону Троя и миротворца, при этом отчаянно ругая себя.

"Дура, ну дура", — твердило сознание. Эль не была уверена, что поступает разумно и что хочет так поступать. Но она поймала себя на мысли, что Трой, вероятно, чувствовал тоже самое, когда тащил Эль к себе домой. Это немного развеселило её.

Подойдя на достаточно близкое расстояние, Эль услышала, как миротворец насмешливо подвергает сомнению версию Троя. Тот (идиот!) додумался сказать, что травы он несёт из аптеки, где их и купил. Как будто кто-то может в это поверить! Чтобы парень из Шлака потратил столько денег на такую ерунду вместо того, чтобы пойти купить себе еды. Конечно, такая охапка трав в руках не могла не вызвать вопросов.

Охота в Двенадцатом Дистрикте была категорически запрещена. Сама мысль, что кто-то может выйти через забор, являлась для большинства законопослушных жителей абсурдной. Многие свято верили, что по забору постоянно протекает ток — коснёшься и тут же сжаришься. Но, конечно, чёрный рынок существовал и даже не был особенно засекречен. Любой, у кого находилась маломальская доля дерзости, мог воспользоваться его услугами. Вот даже родители Эль предпочитали скупать травы у Троя, а не ждать капитолийских поставок. Тут и экономия и отсутствие дефицита. И миротворцы, конечно же, знали обо всём, но часто просто закрывали глаза — им шёл свой процент. Главное, чтобы все вели себя тихо и не высовывались, тогда каждый делает вид, что ничего не замечает. Правда, иногда, по настроению, они устраивали показные наказания, чтобы никто не забывал своё место.

Хмыкнув от недовольства, Эль нацепила на лицо сияющую улыбочку и подошла к Трою.

— И снова привет, — она дружелюбно помахала ручкой, хотя на самом деле они виделись первый раз за день.

Трой нахмурился, его брови взлетели вверх от удивления.

— Какие-то проблемы?

Эль чувствовала себя глупо, произнося эти слова. Она не была уверена в том, что достаточно хорошая актриса, да и опыта во вранье у неё было немного.

Миротворец, сложив руки на груди, смотрела на неё почти враждебно. Его взгляд прожигал: шла бы ты отсюда, девочка. И Эль едва подавила в себе желание так и сделать. Закусив губу, она смущённо перевела взгляд на охапку трав в руках Троя. Щёки горели, и она боялась, что слишком сильно покраснела.

— Не забудь отобрать и промыть травы, когда придёшь домой, — Эль бегло окинула Троя презрительным взглядом. Этот парень всё ещё был вопиющие неаккуратен. — Я знаю, что этим обычно занимается твоя мать и всё такое, но у меня сердце кровь обливается, когда я подумаю о том, что ты просто кинешь мои травы в таком состояние. Если они испортятся или что-то в этом тебе придется снова покупать их, а у нас в аптеке уже почти закончились запасы. Так что... просто сделай, как я говорю. Это будет замечательно!

На одном дыхание выпалила Эль. Она понимала, что тараторит и несёт полную ерунду, которая едва согласуется с логикой, но ничего не могла с этим сделать. Других идей в голове всё равно не было.

Закончив свою речь, Эль наконец вздохнула и подняла взгляд на двух мужчин, которые смотрели на неё. У Троя был очень странный взгляд, в котором читалась смесь удивления и смеха. Миротворец скептически цокал язычком.

— Так это травы из аптеки?

Замерев на секунду, Эль резко кивнула головой.

— Ну разумеется, — кажется, она ответила слишком быстро.

В тёмных глазах миротворца читалось недоверие и насмешка. Эль испугалась, решив, что весь её фарс раскрыт, а за ним последует наказание. Во что этот Трой Эвердин втянул её?

Эль не любила нарушать правила. Выросшая в хорошем районе, она с детства следовала всем указанием, была прилежной дочерью и ученицей. Нет, она, конечно, хулиганила, даже пару раз прогуливала уроки и приукрашивала некоторые события перед родителями, но это было ничто по сравнению с побегом в Шлак и откровенной ложью в лицо миротворцу.

— Ну я же говорил вам! — засунув одну руку в карман брюк, Трой скучающее хмыкнул.

Его расслабленный, уверенный в себе вид поразил ей. Он был абсолютно спокоен и смотрел прямо в глаза гадкому миротворцу. И это его наглое поведение заставило последнего засомневаться. Он бегло перевёл взгляд с Эвердина на Эль, а потом на охапку трав. Поняв, своё проигрышное положение: у него не осталось никак доказательств — он хмыкнул.

— Хорошо, значит всё в порядке, — сладким голосом произнёс миротворец. — Но аккуратнее, Эвердин, я сложу за тобой и твоим дружком.

Странный блеск в глазах мужчины заставил Эль задуматься, что здесь скрыто нечто большее, чем просто скука на работе. Как будто у миротворца был зуб на Троя.

Мужчина развернулся и пошёл своей дорогой, оставляя Эль наедине с Эвердином. Внутри она всё ещё тряслась от волнения, к которому прибавилось явное смущение. Эль, конечно, сама хотела помочь Трою. Она должна была это сделать. Но она совершенно не подумала о том, что он на это скажет.

— Привет, — с неохотой вновь поздоровалась она, желая развеять молчание.

Трой раздражённо тряхнул головой. Он вытащил руку из кармана и вновь положил её себе на бок, его губы мучительно изогнулись.

— Ох, — простонал он, морщась. — Вероятно, я должен сказать тебе "спасибо".

В напряжённо голосе чувствовалась издёвка. Эль всё никак не могла унять своё волнение: теперь, когда ситуация разрешилась девушка всерьёз начала сожалеть о содеянном. А что если миротворец не успокоится? Что если он спросить её родителей? Что если их всех накажут?

Семья Эль продавала лекарства и помогала в основном именно чиновникам и миротворцам. Конечно, они обслуживали и обычные семьи, и даже Шлак иногда, но это было скорее дополнительной возможностью. Процветание и достойный образ жизни им обеспечивали основные клиенты. И родители Эль очень хорошо были знакомы со всем управлением Двенадцатого. Из-за чего послушание всегда было крайне важной вещью для них.

Нельзя злить миротворцев, они кормят их семью. Для Эль это всегда было главным правилом. Она не очень любила этих служителей порядка, но была вынуждена всегда быть милой и приветливой. Так сложно любить тех, кто хладнокровно избивает людей, пускает пулю в лоб или применяет другие жестокие наказания, но иначе было нельзя. Мать с самого детства учила её правильно вести себя, не смотря ни на какие ужасы. Даже если в аптеку со слезами на глазах приносили ребёнка в ужасном состоянии.

Такие случаи редкие, но периодически случаются. Какой-нибудь несмышлёный малыш из Шлака из-за ужасного голоса решался на кражу. Некоторые даже прямо в дома к миротворцам залезали. Оно и понятно, у них-то точно всего найдётся и с лихвой. Если ребёнок попадался ни на причины, ни на его возраст никто не смотрел. Наказание по протоколу не на много мягче, но оно, в любом случае, зависит от настроений самих миротворец. Иногда дети обходились выговорами, денежным возмещением, иногда какими-то общественными работами, иногда, как и положено, плёткой, иногда и тем и другим. Матери и сёстры нередко были вынуждены предлагать себя, чтобы как-то смягчить наказание. А иногда миротворцы заставляли их силой.

Работа в аптеке не так приятна, как кажется. Достаток достатком, но в свои восемнадцать лет Эль знала и видела своими глазами слишком много такого, чего предпочла бы забыть. И оказаться среди тех, кого миротворцы наказывают, ей совсем не хотелось. Но ещё меньше ей хотелось, чтобы миротворцы вообще кого-то наказывали.

"Не знаю, не знаю, не знаю", — покачала она головой. Эль действительно не могла выбрать, какой из этих поступков правильный. Но ведь она уже сделала свой выбор.

Она, видимо, слишком долго и задумчиво смотрела на Троя, и тот скептически сжал губы.

— Что это вообще было? — выплюнул он.

Эль на секунду обрадовалась тому, что смогла обескуражить его. После того, как этот парень спас её, она слишком много думала о том, какой он хам. Его слова все ещё были очень обидны. И обрести над Троём хотя бы такую власть было приятно. Всё-таки несмышлёная городская девочка смогла ему помочь.

Но это было противоречием. Нельзя радоваться и бояться одновременно. Однако именно так Эль себя и чувствовала, разрываясь. Трой ждал от неё ответа, а она лишь беззвучно открывала рот, подбирая слова. Не говорить же ему: "я вернула тебе долг". Он её на смех поднимет.

— Ладно, проехали, — он небрежно кивнул головой, а потом пихнул Эль охапку с травами. Она от неожиданности даже взяла её, хлопая глазами. — Держи свои травы. Подарок.

Эль хотела возмутиться, но кое-что отвлекло её: освободив вторую руку, Трой также приложил её к своему боку; его лицо скривилось от боли.

"Что с ним?" — пронеслось в голове. Брови девушки удивлённо изогнулись.

— Ты в порядке?

Трой бросил на неё презрительный взгляд.

— Всё прекрасно, — его голос был напряжен. Эвердин сделал несколько шагов в сторону Шлака, и Эль заметила, что он хромает.

После того, как с его губ в очередной раз сорвалось "оуу", Эль не выдержала, она с волнением подошла к нему, заглядывая прямо в глаза. В такой момент в ней не было никакой неуверенности — это годами отработанная выдержка. Место обычной девочки занял опытный человек, лечащий людей.

— Безопасные прогулки по лесу? — немного насмешливо поинтересовалась она.

Трой посмотрел на неё странным взглядом. Казалось, ещё секунда, и он просто пошлёт её куда-нибудь далеко-далеко.

— Что с тобой? — уже спокойнее поинтересовалась Эль.

— Неудачно падение, — Трой буркнул в ответ. — Не первый раз, бывало и хуже. Пройдёт.

Эль удивлённо выдохнула. В её жизни никогда не было такого "пройдёт". Родители с детства приучили её обрабатывать даже самые малейшие царапины.

— Дай посмотрю, — она, не задумываясь, протянула руку и схватила его за плечо, хмурясь. Трой дёрнулся, заставив её испугаться. Эль осеклась, осознав свою глупость, и перестала его касаться.

Закусив губу, девушка мучительно раздумывала, что ей делать.

— Ладно, — кивнула она, стараясь игнорировать недоумённый взгляд Троя. — Пойдём к нам в аптеку, я помогу.
Она развернулась, сделав пару шагов и понимая, что Эвердин ни за что за ней не пойдёт. В голове стучала мысль о том, как нелепо она себя ведёт, но при этом почему-то хотелось улыбаться. Будучи дочкой аптекарей, она просто не могла оставить всё как есть и отпустить Троя. Может быть, ещё пару дней ей было бы всё равно, но сегодня, после того, что он сделал, она должна была ему вернуть долг. Между прочим, не только в Шлаке придают этому значение. По крайней мере, Эль уж точно не хотела быть обязанной кому-то чем-то.

Сердце неожиданно сжалось, и девушка поёжилась. Мейсили... Даже сейчас она волновала её мысли.

— Ты идёшь? — Эль обернулась, отмечая, что Трой смотрит на неё дикими глазами. Она вздохнула, заставляя себя успокоиться. — Слушай, не надо этого, хорошо? Ты помог мне, ты притащил меня к себе в дом, к тому же ты сунул мне целую охапку трав бесплатно. Просто дай мне тебе помочь!

Трой покачал головой.

— Ну уж нет, — произнёс он, чётко выговаривая каждое слово. Весь его вид показывал, что он лучше будет целую неделю терпеть боль, чем куда-либо пойдёт с ней.

— Хорошо, — Эль задохнулась от возмущения. — Тогда я пойду и скажу миротворцу, что ты заставил меня соврать ему. Ладно, Эвердин, просто позволь мне вернуть долг.

Слова как-то сами слетели с языка, и Эль вздрогнула, когда произнесла их. Сложив руки на груди, Трой все ещё хмурился от боли и внимательно смотрел на неё, словно оценивая. Он явно не был доволен тем, что она сказала, но это как-то повлияло на него. Ох уж это хвалёное чувство долга и уверенность в том, что городским об этом ничего неизвестно. Эль закатила глаза, как всё смешно и просто.

Наконец, Трой неохотно кивнул и пошёл за ней.

Войдя в дом с задней двери, Эль неловко осмотрелась. Уверенность начала таять в ней. На самом деле, она начала уже раздражаться из-за собственных противоречий. Что ж, по крайней мере, она делает всё правильно. Наверное...

"Вперед, Элли", — так сказала бы Мейсили и пихнула бы Эль в бок.

— Иди в ванную, она прямо по коридору. Я схожу за аптечкой.

Трой неуверенно переступал с ноги на ногу, стоя в дверях. Он раздумывал пару секунд, но потом всё-таки пошёл вглубь коридора. Эль покачала головой. Не такой уж он сейчас и уверенный.

Старательно оттягивая момент, Эль медленно поднялась в маленькую комнатушку, где в их семьи хранились всякие важные для лечения вещи. Почти склад аптеки. Нет, не так. Почти кабинет врача. Она взяла тёмную коробку-аптечку, прихватила, на всякий случай иголку с ниткой — хотя зашивать Троя у неё не было никакого желания. Нахождение среди медикаментов успокаивало. Здесь Эль чувствовала себя в своей среде.

Доктор Эль Эренс. Она грустной улыбнулась, вспоминая детские забавы. К сожалению, в своей настоящей жизни у неё не было никаких шансов стать врачом. И с этим фактом пришлось смириться.
Зайдя в ванную, Эль заметила презрительный взгляд Троя.

— У вас есть вода двадцать четыре часа? — выплюнул он почти с отвращением.

Эль вздохнула.

— Это преступление? Я в этом виновата? — Трой нахмурился, явно собираясь ответить что-то, но она его перебила, скомандовав. — Раздевайся!

Выражение лица Эвердина заставило Эль почти рассмеяться. Но, право, так было с каждый вторым пациентом. Они просто не ожидают таких решительных действий со стороны юной девушки. Им-то неизвестно, что она уже столько раз на всё это насмотрелась, что тошнить уже может. Эль даже Генри уже раздевала. Не то что бы у них было что-то большее, чем поцелуи, но такова уж её обязанность. Никакой тут романтики.

В конце концов, Трой коротко рассмеялся и принялся стягивать с себя рубашку. Усмешка быстро слетела с губ Эль, когда она увидела его тело. Кровоточащие царапины, синяки, а под ними старые шрамы. Конечно, это не худшее из того, что она видела. По сути, это сущий пустяк. Но всё равно мало приятного.

Эль вспомнила гладкий торс Генри с его идеально кожей.

— Так что случилось?

— Ну, там было осиное гнездо, — пожал плечами Трой.

— Сильно бок болит? Надо проверить, целы ли ребра.

Мгновенно оказавшись рядом с ним, Эль нагнулась, ощупывая его грудь. Она не была слишком хороша в переломах, но не собиралась признаваться в этом Трою. Он же стоял с мученическим видом, жмурясь от боли. Возможно, девушке показалось, но Эвердин как будто был смущён. В принципе, тоже обычное дело, но ей вдруг стало очень весело. Уверенный в себе Трой Эвердин стоит перед ней без рубашки и почти краснеет.

— Думаю, тут сильный ушиб, — вынесла она свой вердикт. — Я дам тебе хорошую мазь. Надо продезинфицировать царапины. Повезло, что они не такие большие, а то истёк бы кровью прямо перед миротворцем. Вот тому потеха была бы.

Пальцы Эль скользили по мужской груди, обрабатывая то одну ссадину, то другую. Девушка не обращала внимания на Троя, сосредоточенно выполняю свою работу. На секунду, она задумалась, что чувствуют другие, нормальные девушки, когда перед ними стоит полуголый парень. Волнение? Желание? Кажется, Эль была в этом абсолютно безнадёжна. Максимум, она могла отметить, что у Троя стройное тело, не обделённое мышцами. Пожалуй, даже слишком стройное, довольно худое. Но и что тут такого?

Шрамов и прочих отметок у него было довольно много, как и родинок. У него было очень много родинок!

— Чистое зеркало, — задумчиво произнёс Трой и скривился, когда Эль принялась за следующую царапину.

— Что? — переспросила она. Прядка волос упала на один глаз, и Эль подула на неё.

— Хорошо вам, я по несколько раз в день протираю своё зеркало. Знаешь, угольная пыль покрывает у нас в Шлаке абсолютно всё. Терпеть её не могу.

Эль подняла удивлённый взгляд, пытаясь понять, чем вызвана такая откровенность. Видимо, Трой просто заскучал. Но ведь это не самая разумная идея — говорить с ней о Шлаке. Она же не создана для такого места и таких грустных разговоров! Эль никак не могла перестать ёрничать в мыслях. Она вдруг почему-то очень сильно разозлилась.

Натянуто улыбнувшись, Эль слишком сильно нажала на последний синяк, Трой резко выдохнул.

— Я закончила, — она, наконец, разогнулась. Трой был выше её сантиметров на двадцать, но в этом момент Эль умудрялась смотреть на него свысока. — Знаешь, Эвердин, насчёт того разговора, не думай, что ты всё знаешь. Ты никогда не терял своих близких в Жатву, так что перестань вести себя так надменно.

Она буквально выплюнула эти слова ему в лицо, не понимая, почему молчала до этого. Трой даже отшатнулся от неё, он обеспокоенно нахмурился и раскрыл рот, пытаясь что-то сказать. Но Эль уверенно покачала головой.

— Одевайся. И спасибо за травы, они нам очень пригодятся. Думаю, тебе пора, — она на секунду запнулась, раздумывая продолжать или нет. Но искушение было очень велико. — Петь не обязательно!

В следующую секунду в глазах Троя вспыхнул огонь ярости. Окинув девушку, почти разочарованным взглядом, Эвердин схватил свою рубашку и, не одеваясь, вылетел из ванной комнаты. Громкий хлопнув дверью, он быстро покинул дом Эль, оставляю ту очень довольной. Но ненадолго.

Спустя несколько минут, Эль тяжело вздохнула и села на пол. Её радовало, что она смогла высказать всё, что думала, но с другой стороны, чему тут радоваться? Ей вообще должно быть всё равно на мнение какого-то незнакомого парня из Шлака. И всё же мысль о том, что он считает её глупой, недостойной, богатенькой девочкой, очень обижала Эль. Пусть они были немного из разных миров, но в её жизни тоже было много всего неприятного. В конце концов, это Мейсили Доннер отправилась в Капитолий, а не дружок Троя Эвердина.

Но, по крайней мере, она вернула ему долг.

Эль нахмурилась, понимая, что мазь от ушибов она ему так и не отдала. Ну и чёрт с ней!

Конец четвёртой главы.

@темы: max, фанфик, голодные игры, "пока бьются сердца", гейл&китнисс, пит&китнисс, het, PG

---

Fanfic #46 (part 3) — Фанфик по Голодным играм (+14)

[Ricka]

Автор:  Ricka
Бета: Кагами:
Дата публикации: 21 августа 2011.
Возрастной рейтинг: PG-13 (+14).
К оглавлению и шапке фанфика

глава посвящается моей любимой зайке [J]Кагами:[/J]!

Пока бьются сердца

Глава 3. Мучения

Заварить кашу легко, трудно потом расплачиваться за последствия. И больно, и просто противно. Особенно, когда делаешь всё правильно и во благо, а потом это "правильно" и "во благо" безжалостно бьёт тебя по лицу, не оставляя ни сил, ни веры. Тогда ты становишься рабом собственных благих деяний. Хорошие, правильные поступки всегда совершать сложнее, а завести они потом могут в такие дебри, которые плохим и не снились. И на Арене для будущего победителя существует главное правило выживания: никогда не выставлять собственные чувства на игральный стол Капитолия. Пит Мелларк его нарушил. Потому что так было правильно.

Правильным было и впоследствии придерживаться созданной легенды. Правильным было целовать Китнисс перед камерами, правильным было смотреть на неё влюблённым взглядом, правильным было говорить всем, что она его девушка. Пит часто задумывался над тем, куда это "правильно" его, в конце концов, приведёт, насколько долго будет длиться этот спектакль и закончиться ли он хоть когда-нибудь.

Сперва, вернувшись с Игр, Пит был просто обозлён. На Капитолий, на Хеймитча, на эту любовную легенду и, конечно же, на Китнисс. Она обманывала его на Арене и после, она игралась с его чувствами. И злость на неё полностью отключала здравый смысл. Но потом, медленно, Пит начал осознавать, что во всём виноват только он сам. Легенда была его идеей, а Китнисс всего лишь пыталась вытащить их с Голодных игр. Грубо говоря, Пит был её должником вне зависимости от того, предпочитает ли она ему Хоторна или нет. Поняв это, он помирился с ней (Пит просто не мог слишком долго обижаться и не разговаривать с Китнисс) и всё вроде бы наладилось. Всё стало даже лучше, несмотря на волнения в Дистриктах и угрозы Президента Сноу. Но потом они приехали в Капитолий.

В Тренировочном центре было душно, хотя все системы контроля над температурой работали исправно. Для дорогих и любимых победителей всё было обустроено по высшему классу. Но Пит задыхался и вовсе не от жары, а от воспоминаний. Именно здесь всё и началось: игры, враньё, кровь, убийства. Прошло всего ничего, а кажется — целая вечность. Целую вечность назад они были свободными и им не снились кошмары. Целую вечность назад они сами могли выбирать, с кем им быть, кого любить и как дальше жить.

За завтраком на следующий день после приезда в Капитолий царила мрачная напряжённая атмосфера, все молча ковырялись в своих тарелках, не смея поднять друг на друга глаза. Каждому за столом было ясно, что они провалили задание. Возможно даже, сделали ещё хуже: подлили масло в огонь, который вот-вот вспыхнет, а вслед за ним разные Дистрикты начнут свои восстания. И что тогда будет?

Давящая тишина в гостиной не давала никому расслабиться. Она была почти физически тяжёлой. Питу хотелось что-нибудь сказать, может быть, пошутить, сделать хоть что-то, чтобы развеять этот сгусток недовольства и страха, поселившийся за столом, но слова застревали в горле.

В конце концов, многим начал надоедать этот бесполезный завтрак и неуютная атмосфера, и они принялись спешно покидать стол. Пит, Хеймитч и Китнисс остались в одиночестве вкушать всю напряжённость момента. Китнисс выглядела слишком усталой, с тёмными кругами под глазами, она сосредоточенно смотрела в тарелку, но как будто сквозь нетронутой порции тушеного филе барашка. Вилка ни разу за завтрак не оказалась у её рта. Эвердин бессмысленно рисовала ею круги и что-то решала для себя. Хеймитч в это время хмуро попивал из своего бокала, молчал и явным неудовольствием чего-то ждал. Пит по очереди переводил взгляд то на него, то на Китнисс. Интуиция била во все колокола, поднимая настоящую панику.

Наконец Китнисс оторвала взгляд от своей тарелки. Её губы были плотно сжаты, так же как и кулаки. Она явно собиралась что-то сказать, и Пит, чувствуя, о чём пойдёт речь, почти готов был её остановить, попросить подождать, не произносить эти ужасные слова вслух. Но он не мог этого сделать. Пит понимал, что всё это неизбежно, а потому убийственная просьба всё равно сорвётся с губ Китнисс.

Так было нужно. Пит отлично осознавал это, возможно, даже лучше самой Китнисс. Капитолию была нужна сказка с закономерным счастливым концом, зрители так и ждали, когда же это случится. А для Китнисс это была последняя возможность хоть что-то изменить. Это было правильно — её отношения с Питом должны были развиваться дальше...

И, о Боги, как Пит хотел это сделать, как он мечтал об этом с самого детства. Но только в мечтах никогда не было угроз президента Сноу, множества камер и поздравлений от Цезаря. В мечтах Китнисс этого хотела.

— Ты должен сделать мне предложение сегодня вечером, — произнесла она сухим, будто бы не её голосом. Китнисс пыталась констатировать факт без всяких эмоций, но Пит отыскал в бесцветной речи нотки горького сожаления.

На секунду ему захотелось послать всё далеко и надолго, хотелось вскочить из-за стола, опрокинуть всё, что на нём стоит, и наорать, злобно и безжалостно, на Китнисс, а заодно и на Хеймитча. Велеть ей заткнуться, велеть ему перестать кидать настороженные взгляды.

Но Пит подавил свои эмоции. Всё, что могло бы выдать его — легкий кивок головой. Вероятно, почти незаметный, но в нём было столько протеста, сколько не было даже у самых отчаянных бунтарей в протестующих Дистриктах.

— Хорошо, — он тоже старался быть спокойным, и даже сумел легонько пожать плечами, надеясь обмануть этим жестом остальных. Пусть думают, что ему всё равно.

Но Китнисс внимательно смотрела на Пита, а у Хеймитча был ужасно пронзительный взгляд. Они на секунду бегло переглянулись. И это жест довёл Пита до чёртиков.

Тьфу.

Он резко вскочил из-за стола, стараясь не смотреть на своих "партнёров". Если бы сейчас он встретился с серыми глазами Китнисс, то одарил бы её самым убийственным и ядовитым взглядом, и это снова возвело бы между ними невидимую, но прочную стену. И пусть она провожала его обеспокоенным взглядом, Питу в этот момент было всё равно. У него была злость, и это было его настоящее чувство. Он не хотел притворяться и играть, ему это надоело. Он хотел злиться!

Вылетев из гостиной, в последний момент он услышал, как Хеймитч рявкает на Китнисс.

— Нет, оставь его.

Хоть за это спасибо!

У Пита не было никакого желания сейчас с ней разговаривать, даже видеть её не хотелось. Стремительно оказавшись в комнате, он запер дверь на замок и свалился на кровать, яростно кидая подушку в стену.

Время бежало, секундная стрелка отчаянно била по мозгам, и Пит понемногу успокаивался. На смену злости к нему пришло отчаяние, грусть, безнадёжность. Потом смирение. Под слоем всяких неприятных чувств неуверенно начала проявляться надежда, хрупкая, как весенний тоненький лёд, и почти бесцветная.

Пит долго лежал на кровати, уставившись в потолок. Это напомнило ему день Жатвы. Боже, как же тогда всё было просто! Нужно было просто встать утром, помочь отцу, собраться в школу, не дать братьям повода поиздеваться, ускользнуть от матери, просидеть скучные уроки, встретиться с друзьями и сделать ещё много-много таких же обыденных дел. А теперь что? Теперь постоянный фарс, да и только.

"Она не виновата", — эта мысль бьёт каждый раз вместе с ударами секундной стрелки.

Конечно, Китнисс не виновата. Она его не любит. Точка. Она не хочет этой помолвки. Точка. Может быть, он ей немного нравится, может быть, она доверяет ему. Но не более. Китнисс позволяет обнимать и гладить себя по ночам, но Китнисс не хочет, чтобы Пит её целовал и говорил ей что-то о любви.

Бесцветная слабенькая надежда обретает голос. Раньше и этого у Пита не было. Голодные игры всё-таки сблизили их, и, кто знает, вдруг Китнисс со временем всё же полюбит его? Может быть, это помолвка сможет сблизить их ещё больше?!

Хотелось бы верить. В конце концов, Китнисс всего лишь раз целовала Хоторна.

Пит тогда не удержался и спросил её об этом. Неподходящий вопрос для серьёзной ситуации, когда Президент Сноу грозится расправой, а Дистрикты готовы к восстанию, но у Пита он буквально сам с языка слетел. Китнисс изумлённо смотрела на него, слегка приоткрыв рот, маленькая морщинка поселилась между её бровей, а во взгляде читалось явное недовольство: "тебя, что, только это волнует?". Она резко выпалила "конечно", а её щёки покраснели. Не от вранья, от правды.

От этих воспоминаний что-то внутри Пита хрустнуло — надежда. Маленькая и неуверенная, она была неспособна справиться с жестокой правдой. Даже замуж за Пита Китнисс идёт ради Гейла. Видите ли, он первый в списке смертников Сноу. Очевидно, даже Президент Панема отдавал себе отчёт в том, насколько важен этот молодой человек для Китнисс и как опасен он для сказочной любовной истории двух победителей.

Никогда ещё Пит не попадал в столь паршивую ситуацию!

Осторожный тихий стук в дверь заставил его напрячься. Пит не ответил. Тогда стук повторился, уже более громкий и уверенный.

— Пит, — послышался голос Китнисс.

Пит едва сдержал мучительный стон.

"Просто оставь меня, солнышко, и вечером всё будет так, как ты хочешь".

— Что с тобой? — не унималась она.

"И повезло же мне влюбиться в идиотку!" — злобно подумал Пит. А Китнисс продолжала. Как будто действительно не понимала, что с ним. Вздохнув, Пит с сожалением встал с кровати, подошёл к двери, открыл её и шмыгнул в ванную комнату, включив там воду и в раковинах и в душе.

Тишина и никакой Китнисс. Только вода течет, успокаивает.

Питу хотелось пойти что-нибудь нарисовать. Например, день Жатвы, когда Китнисс стояла в своём голубом платье и казалась такой далекой, что не было никаких возможностей дотянуться до неё. Или Китнисс, которую целует Гейл. Потрясающая картина получилась бы, потом в неё можно будет дротиками бросаться.

Горько усмехнувшись, Пит присел на холодный кафель. Впервые за время приезда он ощущал не удушающую жару, а леденящий холод. Прямо в сердце.

Вопрос, что ему делать, так и крутился в голове, хотя, конечно, у Пита не было никакого выбора. Он должен сделать Китнисс предложение сегодня вечером, быть при этом счастливым и долго смотреть на неё влюблёнными глазами. Что ж, это удавалось ему очень хорошо. Хуже получалось не выискивать в её лживом радостном взгляде грусть и разочарование, которые били Пита прямо в солнечное сплетение, заставляя задыхаться.

А ведь он должен быть счастлив. Капитолий, Игры, Сноу давали ему то, чего без их помощи он не смог бы получить никогда — Китнисс. Вот только отчего-то счастлив он не был. Пит бы предпочёл всему этому фарсу возможность снова смотреть на неё издалека, видеть её искреннюю улыбку, знать, что она сама выбирает свою жизнь.

Хотя... может и не предпочёл бы. Пит уже и не знал. Да и что толку? Выбора все равно нет.

Вот бы всё это было по-настоящему! Никакого Капитолия, только он, Китнисс и поджаренный хлебец.

Пит долго об этом думал, вот только от его мыслей ничего не менялось. Ноющая пустота разрывала грудную клетку, но руки опускались в бессилие. Он сделает Китнисс предложение сегодня вечером. А дальше пусть будет то, что будет. Они всегда найдут какую-нибудь лазейку, если Китнисс того захочет. Они будут мужем и женой только на публике, будут всё так же играть, как делают это сейчас, а у себя дома она пусть живёт, как хочет и с кем хочет.

Время на удивление летело быстро-быстро. Подготовительная команда принялась стучать в двери комнаты, но, когда Пит открыл им, на их лицах читалось явное изумление. Позади стоял хмурый и далеко нетрезвый Хеймитч, его глаза были прищурены, то ли от беспокойства, то ли он просто пытался сфокусировать свой взгляд. Пит не обращал на него внимания, он вежливо со всеми поздоровался и принялся следовать указаниям Порции.

Хеймитч везде таскался позади него, но ничего не говорил, только бросал подозрительные взгляды, словно ждал, что Пит выкинет что-нибудь. В конце концов, перед самым выходом Порция и её команда проявили деликатность, за что Пит готов был злиться на них ещё очень и очень долго, и оставили его наедине с Хеймитчем.

— Как ты?

Видимо, сегодня день дурацких вопросов.

— Не волнуйся, меня учить не надо. Всё пройдёт хорошо.

Бывший ментор Пита стукнул кулаком об стол. У него было очень недовольный взгляд.

— Ты знаешь, парень, что я сейчас не об этом. Как ты?

Пит устало посмотрел в глаза Хеймитча. Если и есть на свете человек, который точно знал, что Пит испытывает к Китнисс, то это был, как ни странно, пьяница Хеймитч Эбернети.

— Не хуже, чем раньше, — с явным недовольством произнёс Пит, а потом кивнул в сторону двери. — Я думаю, нам пора, не хочу, чтобы Эффи явилась сюда с очередными причитаниями о том, как мало у нас времени.

Хеймитч на секунду замялся, переступая с ноги на ногу, а потом махнул рукой. Видимо, понял, что нет никакого толка обсуждать что-либо, особенно учитывая, в каком нетрезвом состоянии он находится.

В лифте Пит встретил Китнисс. Он через силу улыбнулся ей и взял за холодную руку. Китнисс не стала говорить о том, что случилось ранее и о том, что случится уже сейчас. Пит тоже молчал. Как ни странно, находиться рядом с Китнисс было спокойнее. Держать её за руку было спокойнее. Пит в какой-то момент даже почувствовал сожаление из-за того, что целый день просидел в одиночестве. Но окинув её взглядом с головы до ног, он понял, что ей тоже нужно было провести время наедине с собой.

Цезарь уже ждал их на сцене, за которой собралась, кажется, половина населения Капитолия. Все кричали, радовались, ликовали. У Пита желудок сделал сальто, когда он посмотрел на Китнисс. Лживая улыбка, сверкающие серые глаза, внутри которых как будто ничего не было — Пит не знал, о чём она думала. Ему приходилось играть этот спектакль и стараться не задумываться над тем, что сейчас чувствует Китнисс.

Он постарался отключить все свои настоящие эмоции, лишь на поверхности продолжая играть горячего возлюбленного. Он старался смотреть мимо Китнисс, присаживаясь на одно колено. Пусть лучше эти слова произнесёт счастливый, но несуществующий победитель Голодных игр, а не безответно влюблённый мальчишка-пекарь. Если всё это маскарад, то в нём не должно быть ничего личного. Пит готов был говорить спокойно, почти расчётливо, не вкладывая собственных бурлящих чувств, но, в конце концов, он всё-таки встретился с взглядом серых любимых глаз. И в тот момент всё изменилось.

— Ты выйдешь за меня? — он спросил слишком тихо, словно эти слова таили в себе нечто совершенно удивительное и сокровенное. И сцена, Цезарь, зрители, Капитолий — целый мир перестали существовать. Пит держал нежную руку Китнисс и ждал её ответа, а сердце в груди то отчаянно билось, то замирало в предвкушение.

Китнисс расплылась в счастливой улыбке.

— Да! — слишком громко воскликнула она. — Конечно, Пит.

Зал взорвался аплодисментами. Китнисс кинулась к нему на шею, прижимаясь своими губами к его. Поцелуй у неё получился совершенно неестественный и сухой, поэтому Пит покрепче прижал девушку к себе, помогая ей. Его рука зарылась в её волосы. Он долго и с чувством целовал её, ощущая, как трепещет девичье тело в его объятьях. Когда Китнисс отстранилась, в её серых глазах целое мгновение читалось полнейшее изумление. Пит затуманенным взглядом смотрел на неё, пытаясь понять, что не так.

Рука Цезаря Фликермена легла на плечо Пита. Ведущий широко улыбался и горячо поздравлял двух влюблённых с помолвкой. Толпа в зале ликовала. Китнисс стояла с совершенно дикой для неё счастливой улыбкой, держала Пита за руку и прижималась к нему.

Всё встало на свои места. Желанная дымка моментально рассеялась, и Пит увидел всё происходящее в реальном свете. Он всё ещё был на сцене, Китнисс всё ещё играла свою роль, а вся эта помолвка все ещё была фарсом во спасение Гейла Хоторна. Всё это в очередной раз было правильным обманом.

Пит хотел вырвать свою руку из объятий Китнисс, но вовремя одумался. Дурак. В очередной раз повелся на свои чувства. Да кому они вообще нужны? Идиот! Вместо необдуманных действий, Мелларк расплылся в сияющей улыбке, притянул к себе Китнисс и нежно поцеловал её в макушку. Он поднял свободную руку и счастливо помахал залу, великолепно исполняя свою роль.

Капитолий был явно доволен, люди просто сходили с ума, а Пит стоял на этой сцене и думал о том, что всё же он бы предпочёл этому фарсу свою жизнь, какой она была раньше...

Китнисс на камеру поцеловала его в самый уголок губ.

***

Жизнь, которая была раньше. Без Игр, без Капитолия, без лжи. Но только не без Китнисс. Эта девочка из Шлака присутствовала в воспоминаниях Пита с самого раннего детства: Китнисс в первый школьный день; Китнисс поёт, стоя на стуле; Китнисс поражает учительницу своей грозной речью на уроке истории; Китнисс отказывается играть с другими девочками; Китнисс сидит одна в столовой; в следующий раз белокурая дочка мэра Мадж подсаживается к Китнисс; Китнисс приходит в школу с красными глазами; Китнисс ласково прижимает к себе свою сестрёнку; Китнисс выглядит всё хуже и хуже; Китнисс, исхудалая и обессиленная, на заднем дворе пекарни; Китнисс смотрит на Пита целый день; Китнисс опаздывает на занятия; Китнисс впервые приносит кролика его отцу; Китнисс первый раз на Жатве; Китнисс и взрослый мальчик из Шлака уходят вместе из школы; Китнисс; Китнисс; Китнисс; Китнисс.

За всю свою жизнь её имя пронеслось в голове Пита тысячи, миллионы, а может даже и миллиарды раз. Каждый день он смотрел на неё, каждый день он думал о ней. Но, конечно, у Пита была и другая жизнь, помимо глупой и безнадёжной любви к этой неприступной девчонке. У него была семья, пекарня, два идиота-брата, друзья и приятели. И он любил их, и он действительно не хотел их потерять.

Сколько всего у них было! Веселого, забавного, смешного и грустного. Ещё совсем недавно, всего год назад Пит со своими друзьями беззаботно издевался над грядущей Жатвой, строя из себя бесстрашного любимчика судьбы. Всё было легко и просто. За издёвками тогда все, конечно, прятали истинный страх — не было в Дистрикте номер Двенадцать ни одного ребенка, который бы не боялся, что жребий выберет его.

— В том году нам ужасно повезло, двое придурков из Шлака выбраны были в Капитолии, ну чем не радость для нас? — жестоко насмехался Алек.

В тот день они обедали в школьной столовой, усевшись, как всегда, за самый широкий стол — единственный, за которым умещалась вся их большая компания городских. Это был первый день после Новогодних каникул, если так можно назвать несколько ужасно забитых работой дней, и все явно радовались возвращению к урокам. Зима считалась самым противным временем для праздников. Рождество, Новый год, может быть, когда-то это и приносило счастье и радость большинству людей, но только не теперь. В такие дни приходилось работать в два раза больше, даже несмотря на сильный мороз. И от властей никак поощрений не было. Казалось, Капитолий признавал только один праздник официальным — Жатву.

— Ой, да ладно тебе, — Алек махнул рукой, когда кто-то за столом выразил недовольство его последними словами. — У Шлака нет другой судьбы: либо умрёшь в Шахтах, либо за забором тебя сожрут. Какая разница? В Капитолии их хотя бы накормят.

Алек никогда не отличался особо толерантностью и терпимостью по отношению к Шлаку. Питу сдавалось, парень просто бесился из-за того, что парни из Шлака занимаются серьёзной и опасной работой в шахтах, не говоря уже о смельчаках вроде Гейла Хоторна, которые и за ограждение выйдут и вернутся оттуда с добычей, тогда когда сам Алек был вынужден сидеть за швейной машинкой и следить, как бы не прошить себе указательный палец. И хотя он, скорее всего, понимал, что его занятие — благословение, а не проклятье, мужская гордость не давала покоя даже в таких вопросах. Вот Алек и изливал свою желчь во время школьных обедов.

Пит раздражался от таких высказываний, но предпочитал молчать и терпеть, обходясь меньшей кровью. Ему не нравилась эта вражда городских с детьми из Шлака — безосновательная и глупая. Может быть, дело было в Китнисс, может быть, в его отце, который старался относится к Шлаку не хуже, чем к остальным жителям Двенадцатого, но Пит давно перестал вестись на яд, которым капали так многие, в том числе и его мать. Вот уж, кто ненавидел Шлак так ненавидел!

— Тебе кто-нибудь говорил о том, что ты мерзкий? — Веро́ника как раз подошла к столу, держа в руках поднос с едой. Она присела рядом с Питом и бросила гневный, полный презрения взгляд на Алека. Пухлые губы недовольно сжались. Некоторые за столом переглянусь, довольные её выпадом. Другие снисходительно ухмыльнулись, поддерживая Алека. — Это всего лишь бедные дети из Шлака. Ты помнишь прошлогоднюю пару? Мне потом целую неделю снились их лица, напуганные, как у забитых щенков, которые знают, что их сейчас будут топить. Жатва никому и никогда не принесет радости, и в ней не бывает справедливых результатов. А ты просто идиот!

Вероника выпалила свою грозную речь и вздохнула. Она обиженно отвернулась от Алека, словно тот нанёс ей какую-то душевную травму. Многие за столом выразили несогласие с её словами, а сын портного закатил глаза и открыл рот, чтобы возразить.

— Вероника права в главном: никому не победить, — рассудительно прервал его Пит, закидывая руку на спинку стула девушки.

Он никогда не испытывал счастья от того, что на Жатве выпадало чужое имя — ведь это было приговором для кого-то другого.

Поправив рукой свои золотистые вьющиеся волосы, Вероника благодарно улыбнулась Питу. Алек же возмущённо поднял брови, словно спрашивая: а как же мужская солидарность и на чьей ты вообще стороне? Мелларк примирительно поднял руки.

— Хей, друг, не обижайся, но она милая девушка и она говорит милые вещи, — пошутил он. Многие за столом не сдержали смешка.

Пит умел уводить разговоры из опасного русла. Что толку обсуждать Жатву? Всё равно через полгода все, кто сидит за этим столом, проснутся в холодном поту и с молитвой на губах: "только бы не я!".

Ребята заметно расслабились, но спокойствие не продержалось долго.

— Это глупо, — послышался чей-то голос. Его обладатель явно долго раздумывал над ситуацией и теперь говорил очень и очень серьёзно. — Мы может и не профи, но у нас тоже найдутся полезные умения. Может победить и не получится, но дать бой... почему вы всегда говорите так, словно мы просто конченые неудачники?

Нэл, подружка Вероники. Честно говоря, в школе её не слишком любили. Да и не только в школе. Чудаковатая, странная, практически всегда с отсутствующим выражением лица. Сидит себе молча, ковыряется вилкой в салате, а потом как выдаст что-нибудь — оказывается, действительно слушала разговор. Многие удивляются и замолкают. Вот как в этот момент, когда каждый за столом на секунду притих, обдумывая услышанное.

Однажды, несколько лет назад, Пит и его друзья играли в какую-то уличную игру, которую они сами придумали, а проигравший должен был поцеловать чудачку Нэл. Пит помнил, что в тот день он бегал по улицам в два раза быстрее, лишь бы только не проиграть. Нэл никто не воспринимал всерьёз ни тогда, ни сейчас. Она была объектом насмешек и совсем недобрых забав.

— И у кого же из наших есть шансы "дать бой"? — саркастически спросил Грэг, подражая тону девушки. Это была злая издёвка, от которой лицо Нэл пошло розовыми пятнами. Возможно, ей нравился Грэг. Впрочем, неудивительно, он нравился многим. Эдакий крутой парень. По крайней мере, среди городских.

Но Нэл, растерявшись лишь на мгновение, всё же взяла себя в руки и вернула выскочки Грэгу полный яда взгляд.

Кто бы мог дать бой? Пит на секунду задумался. Да никто. Может быть, Гейл Хоторн или Китнисс... И всё равно, это глупости. Речь идёт о Голодных играх!

— У многих! — с жаром выпалила Делли, которая, как всегда, излучала оптимизм и желание поддержать безумную мысль Нэл. Она широко улыбалась и принялась загибать пальцы на левой руке. — У тебя Грэг, у Винсентов, у старшего сына мясника шансы просто огромны, у Пита и его братьев...

Пит чуть не захлебнулся. Конечно, следуя логики Делли, у каждого за этим столом были отличные шансы на победу, но даже при этом слышать своё имя в таком вопросе было непривычно. Когда-то давно, будучи ещё совсем ребёнком, Пит не воспринимал Голодные игры как нечто серьёзное. Для него это была игра, как для всех мальчиков: подраться, покидаться, победить. Они с Алеком даже устраивали импровизированные игры на заднем дворе пекарни. И до тех пор, пока мать однажды не надавала ему по щекам и не выкрикнула в лицо со слезами на глазах, что эти Голодные игры забрали у неё близких людей, Пит всерьёз считал, что это очень круто — поехать в Каптолий и участвовать в сражениях. Он даже представлял себе, как побеждает всех соперников и возвращается домой, где каждый его поздравляет. Ни до, ни после этого случая его мать никогда не плакала.

Мелларк не успел возмутиться или что-либо сказать, как за столом уже начались споры. Каждый имел свою точку зрения относительно того, кто бы мог хорошо показать себя на Арене. Нэл же снова молчала, уставившись в тарелку.

Легкая ручка Вероники сжала пальцы Пита. Он слегка вздрогнул от неожиданности.

— У Пита есть шанс, я верю в него, — девушка с кем-то спорила, — он победил на школьных соревнованиях по борьбе, а ещё он находчивый и легко найдет общий язык с любым другим участником.

Её оппонент, им оказался зануда Алек, недовольно хмыкнул и отвернулся. Вероника пощекотала пальчиками тыльную сторону ладошки Пита, и пленительно улыбнулась. Но потом резко выдохнула, уголки её губ расправились, и девушка нахмурилась.

Пит беспечно помотал головой, понимая, что вызывало такую перемену в её настроение.

— Я не поеду в Капитолий, — уверенно заявил он. Обняв Веронику за плечи, он притянул её к себе и нежно чмокнул в висок. Она недоверчиво, но не без хитрецы, посмотрела на него, слегка отодвинулась и поправила золотистые локоны. Они копной разлетелись по её спине.

Медленно откусив кусочек хлеба, Вероника самодовольно улыбнулась и цокнула язычком. Она перестала обращать внимания на то, о чём говорили остальные.

— А на танцы ты пойдешь?

Школьные танцы — единственное законное развлечение для подростков в Двенадцатом из тех, которые не требовали затрат. Устраивались они крайне редко, администрация, как правило, не желала связываться ни с чем подобным и отмахивалась от просьб учеников. Раньше директриса соглашалась на это не более раза в год, но в последнее время девочки из школы нашли рычажок давления — Мадж, дочка Мэра. Вероятно, той и самой хотелось провести немного времени в приятной атмосфере, поэтому она никогда не отказывала, если девочки просили её поговорить с отцом на эту тему. А тут Рождество, Новый год — благодатная почва. Видимо, старик и не удержался, согласился с просьбой дочери.

Пит усмехнулся, понимая, что Вероника просто издевается над ним. Они встречались уже несколько месяцев, а потому сам факт вопроса был просто абсурдным. Питу нравилась Вероника, нравилась легкость в общение с ней, её чарующие улыбки и забавные шутки. Она была хорошенькой, не Китнисс, конечно же, но Китнисс — это Китнисс. Сэм говорил, что Китнисс похожа на засыхающее дерево, до которого Питу никогда не достучится, а Вероника была самой жизнью, искрящейся и счастливой. Пит злился и требовал, чтобы брат заткнулся. Он, в конце концов, даже думать об этом не хотел.

— А ты меня приглашаешь? — Пит слегка толкнул Веронику в бок, ухмыляясь.

Она возмущенно засмеялась, сложила руки на груди и уверенно покачала головой из стороны в сторону.

— Размечтался, Мелларк. — Прядка светлых волос выбилась из прически Вероники и каким-то образом попала к ней в рот. Питу это показалось очень милым, он с удовольствием приблизился к своей девушке и осторожно убрал непослушные волосы. Вероника расплылась в нежной улыбке. Но затем в её глазах вновь появился озорной огонёк и она, гордо вздёрнув подбородок, снисходительно похлопала Пита по щеке. — Ты у меня не первый в списке претендентов.

— Ах вот как! — не сдержавшись, резко выдохнул он, посмеиваясь.

За столом на них, должно быть, уже начали обращать внимание, споры по поводу Жатвы и Голодных игр постепенно начали прекращаться. Впрочем, Питу было всё равно. Человеку, если он доволен, нет никакого дела до того, что о нём думают окружающие. А издевательства Алека и Оуэна потом можно будет потерпеть.

Пожав плечами, Вероника не спешила с ответом, она отвернулась от Пита и медленно попивала сок из пакета. Он невольно залюбовался ей. Вероника действительно была очень живой, яркой и красивой. Её глаза всегда светились счастьем, а улыбка очаровывала. Появилось желание поцеловать её.

Придвинув стул ближе к Веронике, Пит наклонился и аккуратно заправил ей за ушко шелковистые прядки. Возможно, ему всего лишь показалось, но, кажется, Вероника затаила дыхание.

— Тогда мне стоит зайти за тобой до того, как это успеют сделать остальные в твоём списке, — прошептал он, касаясь губами её волос. — Просто скажи мне время.

Вероника расслабленно выдохнула, мило улыбнулась и опустила голову ему на плечо, едва слышно произнеся: "разумеется". Пит ласково провёл рукой по её спине, ощущая, как кожа девушки покрывается мелкими мурашками. Люди за столом явно потеряли к ним всякий интерес, лишь изредка поглядывая на этих двоих. Один Алек, ухмыляясь, смотрел прямо в глаза Пита и перекатывал какой-то шарик у себя между пальцев.

Прозвенел первый звонок. Он фактически ничего не значил (от него до урока было добрых пятнадцать минут), но весь настрой всё равно сбил. Многие принялись собираться. Пит тоже доел свой хлеб, встал, протянул Веронике руку и помог ей подняться. Они переплели пальцы своих рук и отнесли подносы с грязной посудой на соответствующий стол.

Пит уже собирался выйти в коридор, но девичья ладошка потянула его назад.

— Подожди, — шепнула Вероника, неохотно отпуская его руку. Пит нахмурился, пытаясь понять, что не так. Может она что-то забыла или?..

Долго гадать не пришлось, Вероника с сияющей улыбкой подошла к ближайшему столу, который находился в самом углу столовой. Пит, ощутив как что-то кольнуло его в сердце, непроизвольно сделал несколько шагов в сторону этого стола. Неприятная дрожь пробежала по телу.

За этим столом по разные стороны молча сидели Мадж и Китнисс. Они спокойно доедали свою еду, явно не собираясь вестись на всеобщую суматоху.

Пит на секунду прикрыл глаза, проклиная в это мгновение Веронику. Ну что ей там понадобилось? Зачем? Ведь Мелларк выдерживал своеобразный рекорд — если опустить каникулы, он не обращал внимания на Китнисс уже четыре дня подряд. А теперь она сидела в нескольких шагах от него, Пит видел её профиль, контуры её лица, волосы, завязанные в неаккуратную косу. Его сердце отчаянно забилось.

— Привет, Мадж, — голос Вероники заставил его оторвать взгляд от Китнисс, — я просто хотела ещё раз сказать тебе спасибо!

Мелларк едва не выругался. Нашла время для своих благодарностей. Ни больше ни меньше, именно сейчас, когда Китнисс сидела рядом и задумчиво жевала черствый хлеб. Её облик, такой спокойный и далекий, так и манил Пита.

Ох, Вероника, что же ты делаешь?!

Мадж неловко улыбнулась и кивнула головой.

— Мне было не трудно.

— Всё равно спасибо! Надеюсь, мы увидимся сегодня вечером.

Удостоверившись, что Мадж согласно кивнула в ответ, Вероника расплылась в улыбке и довольно хлопнула в ладоши. Она сделала неловкий шаг в сторону от стола, очевидно, выяснив всё, что ей было нужно, но вдруг остановилась и неуверенно переступила с ноги на ногу.

Желудок Пита сделал сальто.

— Китнисс, привет, — дружелюбно помахала она ручкой.

Услышав родное имя из уст Вероники, Пит едва не потерял контроль над собой. Он не был уверен в том, что хотел сделать, просто шквал эмоций накрыл его. Это же была Китнисс, и она была рядом! И, чёрт побери, Вероника с вежливой, немного застенчивой улыбкой обращалась к ней. Пит бы никогда так не смог.

Китнисс подняла свой взгляд и с неким удивлением посмотрела на Веронику. Они никогда не общались. Да никто в классе не общался с Китнисс, даже девочки из Шлака. Мадж была единственной удостоенной чести подсаживаться к Эвердин во время обеда и даже иногда разговаривать с ней. Они представляли собой странную парочку: богатенькая дочь мэра и нелюдимая охотница. Кое-кто изредка даже смеялся над этим.

— Привет, — буркнула Китнисс.

Да, этой девочке стоило бы поучиться дружелюбию.

— А ты придёшь вечером?

Пит понимал, что Вероника затеяла весь этот разговор чисто из вежливости, но всё равно злился на неё. И на себя. В большей степени, конечно же, на себя. За то, что так глупо реагирует, за то, что теперь весь день будет думать о девочке, которая пела и все птицы за окном разом замолкли, слушая её.

Китнисс смотрела на Веронику, как баран на новые ворота.

— Нет, — выпалила она слишком резко. Как будто идея пойти на танцы была для неё совершенно нелепой.

Глупая мысль, от которой одновременно и холод и тепло протекли по телу, посетила Пита. Он вдруг подумал, что Китнисс, вероятно, никто и никогда не приглашал на танцы и что он хотел бы это сделать. О, Боги, как же нестерпимо, почти до боли он хотел это сделать! Одно мгновение, один удивлённый взгляд Китнисс — и он напрочь забыл про Веронику и их такой недавний разговор. Теперь все его мысли занимала грязная девочка на заднем дворе пекарни, которая обессилено прижималась к пустому мусорному контейнеру.

Об этом говорил Сэм, об этом твердило отражение в зеркале. Это было тем, что Пит упорно игнорировал.

— Жаль, — произнесла Вероника, хотя никакой жалости в её голосе слышно не было, только безразличие. Она, наконец, отвернулась от их стола и подошла к Питу.

Китнисс недоуменно посмотрела ей вслед, и тут взгляд её серых, почти холодных глаз наткнулся на Пита. Выражение её лица мгновенно изменилось, будто потеплело, но и стало более подозрительным. Пару мгновений они смотрели друг на друга, а потом Пит резко отвернулся. Напряженно выдохнув, он обратил своё внимание на Веронику. Она улыбнулась ему и кивнула, в знак того, что они могут идти дальше. И Пит не без облегчения пошёл за ней.

Кто же знает, с чего начинается враньё самому себе?

***

Ложь — страшная вещь. Хотя бы потому, что она засасывает. Раз соврав, вкусив это дьявольское удовольствие, так сложно потом удержаться и не сделать это снова. Нет наркотика сильнее, чем ложь. И в основе любого наркотического средства всегда лежит именно она. Ложь самому себе. Попытка убежать от реальности, представить, что всё не так, как оно есть на самом деле. Поистине сладка её сущность, поистине невероятна её сила. Ибо очнувшись от дурмана, человек видит только руины, а ложь вновь раскрывает перед ним свои опасные объятия.

Пит во многом врал себе, когда дело касалось Китнисс. Сначала он предпочитал не задумываться о своих чувствах к ней, потом глупо поверил, будто бы Китнисс действительно влюбилась в него на Арене, затем, вернувшись домой, он и вовсе убедил себя в том, что его не убивает происходящее, что всё нормально. И личная ложь смешалась с тем фарсом, который они разыгрывали, образуя клубок сплошных непонятных и болезненных чувств. В конце концов, это привело его на Капитолийскую сцену, где он искренне просил Китнисс выйти за него замуж, а она вновь всего лишь подыгрывала.

И всё же было в их отношениях, в любви Пита нечто по-настоящему реальное в те моменты, когда Панем отворачивал от них свой взор, в те моменты, когда Мелларк не задумывался ни о чём. И эти самые моменты были самым важным сокровищем, которое только могло быть спрятано на этом острове лжи.

Моменты, когда Китнисс беззащитно прижималась к Питу во сне. Моменты, когда он подолгу успокаивал её и с облегчением отмечал, как выравнивается её дыхание, как перестают дрожать её ресницы. Тогда Питу казалось, что он готов выдержать любой фарс, готов пережить любую ложь. Ради неё.

В последнюю ночь Тура Победителей, в поезде, Пит, как всегда, был с Китнисс. Он тихонько зашёл в её комнату среди ночи, физически ощущая, что ей в очередной раз снятся кошмары. Проникнув под тёплое одеяло, Пит долго успокаивал её, поглаживая мокрые волосы, холодную шею, лицо, щёки, шепча на ухо какие-то неважные, но такие тёплые слова. Потом, когда через несколько часов он сам проснулся, цепенея от ужаса, именно умиротворённое и почти что счастливое лицо спящей Китнисс, её ручки, осторожно сжимающие его футболку, помогли ему придти в себя.

Самыми страшными кошмарами Пита были те, в которых он терял её. Китнисс умирала на Арене, Китнисс не возвращалась с охоты, у него забирали Китнисс, она уходила сама — все эти сюжеты каждую ночь сводили Пита с ума. Но когда он просыпался, в страхе открывая глаза, и видел её рядом, он ощущал настоящее, естественное и самое сильное счастье. Всё было хорошо. Пит не представлял, как будет спать дома. Как же он будет справляться с оцепенением, если рядом не будет её теплого тела.

Пит бы остался с Китнисс в этом поезде, в этом мгновение навсегда. Он бы никогда не возвращался в Двенадцатый дистрикт, никогда бы не играл в игры Капитолия, никогда бы не боялся воскресений. Если бы он только мог...

Китнисс покрепче сжала кулачки на груди Пита, стягивая его футболку. Он испугался, что ей сняться кошмары, но на алых девичьих губах играла лёгкая полуулыбка. Пит с нежностью убрал несколько каштановых прядок с её лба. Его рука непроизвольно легла на её талию, он притянул Китнисс ближе к себе, уткнувшись носом ей в макушку. Её волосы пахли фруктовым капитолийским шампунем, но под ним затаился свежий запах леса. Пит невесомо пробежался губами по шелковым локонам, ощущая невероятный прилив нежности.

Тело расслабилось, страх окончательно отошёл на задний план. Пит ощущал только тёплое тело Китнисс, её нежную кожу под пальцами. И его сердце отчаянно, но так приятно билось. Он нагнулся ближе к её лицу, и его дыхание на мгновение сбилось. Он мог рассмотреть каждую её ресничку. Не сдержавшись, он прикоснулся к губам Китнисс в лёгком нежном поцелуе. Но этого было мало, слишком мало. Он хотел сдержаться, но Китнисс... Боги, что эта девчонка творила! Она во сне ответила на его поцелуй. Сперва Пит опешил, решив, что она проснулась, но потом... потом он уже ни о чем не думал. Он целовал её со всей своей страстью и любовью, жарко, чувственно — головокружительно!

Она просто сводила его с ума!

Пит отпустил её только тогда, когда услышал приглушённый, почти мучительный стон. Веки Китнисс затрепетали, и она неуверенно приоткрыла глаза. Холодок пробежался по коже Пита, когда он понял, что разбудил её, но Китнисс лишь сладко потянулась в кровати, легла поудобнее и вновь погрузилась в сон. Она не восприняла этот поцелуй как часть реальности.

Снисходительно погладив её по щеке, Пит улыбнулся.

— Спи, Китнисс, — прошептал он.

Сладость поцелуя всё ещё дразнила его, но нежность и любовь к этой девочке была важнее всего остального. Пит бережно охранял её сон.

Это было только для него и это не было ложью. Их маленькая сокровенная близость.

***

Но время в том поезде, к сожалению, не остановилось. Прекрасное мгновение выскользнуло из рук, и Пит с Китнисс вернулись в Двенадцатый дистрикт. Там их близость таяла вместе со снегом. Они все ещё притворялись горячими возлюбленными и принимали поздравления — помолвка стала главной и самой обсуждаемой темой. Но по вечерам они безнадёжно расходились каждый по своему дому, едва выговаривая слова прощания.

Вновь спать одному оказалось действительно паршиво. Питу почти хотелось рискнуть и предложить Китнисс... Но вряд ли её мать и сестра это бы одобрили, да и сама Китнисс после возвращения переменилась. Стала более замкнутой, вздрагивала каждый раз, когда Пит касался её. Поэтому он молчал и спал в одиночестве в своём большом доме.

Когда-то он мечтал о подобном жилище. В пекарне у родителей никогда не было тишины и покоя, уединение могло там только сниться. Два шумных брата и вечно всем недовольная мать не способствовали созданию спокойной атмосферы. У Пита даже комнаты своей не было, о чём он ужасно сожалел. Теперь у него есть много комнат, которые принадлежат только ему. И всё его окружение — собственные картины и призраки Голодных игр. А ведь так можно окончательно сойти с ума и примером Хеймитча заразиться.

Пит иногда думал об этом. А потом долго себя ругал за такие мысли. Есть разные способы справиться с пережитым, и пьянство не лучший из них. Он старался придерживаться более рациональным методам.

Однако в следующее после возвращения воскресение Пит, зайдя в грязный дом Хеймитча, позавидовал своему бывшему ментору, который, раскинув руки в разные стороны, беззаботно валялся на полу без штанов и со стекающими по подбородку слюнями. Ему сегодня, несмотря на видок, явно было хорошо в своих иллюзиях. Пит даже не стал будить Хеймитча, разумно посчитав, что тот вряд ли скажет ему спасибо. Пусть хоть один из них будет спокоен в этот выходной.

Заглянув в холодильник, Пит с облегчением вздохнул — судя по полной пустоте, у него нашлась работа. А сидеть без дела совсем не хотелось. Это как Жатва, только не раз в год, а каждую неделю. Каждое чёртово воскресение, в которое у Гейла Хоторна был выходной. А так как сегодня должна была состояться первая встреча Китнисс и Гейла после объявления о помолвке, случиться в лесу могло всё, что угодно. Пит даже думать не хотел об этом.

Прогуливаясь по магазинам Двенадцатого, он зашёл в родную пекарню за хлебом и встретил там братьев. Отвратительные шуточки Оуэна сегодня неожиданно нравились ему. Даже несмотря на то, что брат проезжался на тему помолвки. А Сэм подмигивал и добавлял: помолвки с засыхающим деревом. В конце концов, это расслабляло Пита — всё было почти как раньше. Его братья никогда не изменятся. И через десятки лет они всё также будут издеваться над ним. Поддерживать его.

— Ты сегодня с нами ужинаешь или со своей древесиной? — Оуэн едва успел увернуться от летящего в него половника.

— Ладно, Оуэн, не издевайся над ним,— вдруг серьёзно произносит Сэм, он складывает руки на груди и хмурится. — Пит, я как твой старший брат выражаю надежду, что ты ответственно подходишь к вопросу и предохраняешься от заноз.

И они оба с Оуэном валяться со смеху.

С ума сойти, как весело! Пит всёрьез раздумывал, чем ещё в них кинуть: острым ножом или полупустым мешком с мукой.

— Идиоты, — констатирует он абсолютную правду. Глубоко вздыхает, задумываясь над словами Сэма, и сам не сдерживает смешка. Ну точно идиоты!

Они ещё какое-то время перекидываются шуточками, а потом расходятся. Оуэн убегает к Дон, а Сэм просто куда-то уходит. Он уклончиво говорит, что идёт погулять. Брови Пита взлетают к верху, а губы расплываются в ухмылке — так-так, кажется, Сэм находится в той же лодке.

— Что ты там про деревья говорил? — издевательски кинул Пит вслед уходящему Сэму.

Тот замялся у дверей пекарни. Он неловко пожал плечами, но широко улыбнулся.

— Помни про занозы, Пит! Кстати, забыл сказать, до возвращения отца кто-то должен постоять за прилавком, — в последний момент хитро заявил Сэм и тут же скрылся за дверью.

Пит даже возмутиться не успел, как остался в пекарне в одиночестве.

— Что? — до него только что дошло, что его братья не могут просто так пойти, куда хотят и бросить работу. Да, с жизнью победителя он совсем забыл, что значит быть просто пекарем. — Ты гад, Сэмми!

Но тот уже вряд ли его слышал.

В одиночестве в пекарне настроение Пита начало неумолимо портиться. Покупателей не было, и тишина физически давила. В голову начали лезть совершенно ненужные и неприятные мысли, которые действовали на Мелларка похуже всяких ночных кошмаров.

Китнисс. Снова Китнисс. И опять Китнисс.

Где она сейчас? Конечно же, в лесу. Конечно же, с Гейлом. Что они там делают? Гейл, наверняка, не обрадовался известию о помолвке. Пит знал о поцелуе и уже не мог тешить себя надеждами, что этот парень из Шлака — просто друг Китнисс и ни на что большее не претендует. А для Китнисс Хоторн был слишком дорог, Китнисс готова была отдать всё, лишь бы только Сноу не тронул его.

Эти мысли вызвали водоворот сильнейших чувств. Ревность, обида, боль! Какого чёрта?

Резко нажав на нож, желая разрезать хлеб, Пит со злости промахнулся и порезал себе руку. Алая кровь потекла по ладони.

— Проклятье! — громко выкрикнул Пит. И тут же почувствовал, что за ним кто-то наблюдает.

Пит стремительно повернулся и заметил стоящую в дверях посетительницу. Он устало прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Судьба явно не желала хоть немного облегчить его участь.

Он не знал, как долго она стояла в дверях, но её взгляд, сосредоточенный и напряжённый, подсказал, что уже достаточно долго. А Пит даже не услышал, как хлопнула дверь.

— Привет, — он попытался улыбнуться.

Она задумчиво прикусила губу и сделала пару неуверенных шажков в сторону прилавка.

— Привет, — с явным сомнением сорвалось с её губ.

Под пристальным взглядом девичьих глаз, Пит чувствовал себя явно не в своей тарелке. Он отвернулся и подошёл к стойке с хлебом, выбирая лучшую буханку.

— Поздравляю с помолвкой, — послышался стальной голос. Питу было так непривычно различать подобные жесткие нотки в родном голосе.

Он устало прислонился к стойке. Тугой пульсирующий ком образовался в районе солнечного сплетения, отчего организм резко стало мутить. Стыд, смешиваясь с болью и сожалением, подобрался к горлу и мешал говорить. Пит хотел бы много сказать, но всё что он мог — молчать. Молчать и выносить этот тяжёлый взгляд.

Она медленно подошла к нему, остановившись всего в паре шагов. Её острый, проникновенный взгляд изучал его лицо. Нежная ладошка коснулась его руки и нащупала всё ещё кровоточащий глубокий порез, большой палец погладил воспалённую кожу. Пухлые губ задрожали, и под пеленой злости Пит прочувствовал горькое сожаление и заботу. Он вырвал руку, не позволяя ей этого делать, не позволяя ей перестать на него злиться.

— Боже, Пит, — шептали знакомые губы, — что же она с тобой сделала?

Полный беспокойства взгляд ударил Пита не хуже плётки. Женская рука легла на его плечо.

— Вероника, — твёрдо произнёс он, скидывая ладошку, — не нужно. Давай, я выберу тебе хлеб.

Отвернувшись от неё, Пит принялся доставать одну из буханок. Всё, что угодно, лишь бы не думать. Ни о Китнисс, ни о Веронике, ни о Гейле, ни о том, что происходит или что происходило раньше. Почему он просто не может продать хлеб кому-то из своей прошлой жизни?

Длинные ногти неожиданно и больно впились ему в плечо, оставляя на коже полукруглые отметины. Вероника стремительно развернула его к себе лицом. Её взгляд пылал. Момент заботы и нежности прошёл.

— Только один вопрос! Как давно?

Пит на секунду заколебался. Взгляд Вероники молил его о пощаде, упрашивал о невозможном. Она хотела, чтобы он соврал ей.

— Всю жизнь, — едва слышно прошептал Пит. Слова дались ему на удивление легко. Говорить правду, произнести самое сокровенное, что есть в сердце, оказывается очень просто.

Резко выдохнув, Вероника отвернулась от него, пряча глаза. Она отошла от Пита на несколько шагов, её левая рука зарылась в копну собственных золотистых волос.

У Пита сжалось сердце.

— Я никогда не хотел обижать тебя, — он попытался объяснить ей.

Они расстались ещё до Жатвы. До того, как Пит объявил на весь Панем о своей любви. До того, как начался весь этот фарс, вся эта «любовь». Теоретически, он мог бы соврать Веронике, сказать, что полюбил Китнисс уже на Арене. Но совесть не соглашалась на эту "теорией".

Жесткая правда причиняла Веронике боль, Пит хорошо это понимал. Она чувствовала тоже самое, что ощущал в этот день он. Может, он и не был единственной и настоящей любовью в её жизни, но он был ей дорог. И он её предал.

А где-то в лесах в этот самый момент, Китнисс проводила своё время с Гейлом. И они что-то решали там. И это убивало Пита. Он не мог перестать думать об этом и был слишком уязвленным в данный момент.

Вероника, повернувшись, заметила это, её рот приоткрылся, а взгляд потеплел. Она сделала несколько неуверенных шагов к нему. Пит видел в её глазах внутреннюю борьбу и бездонную надежду.

— Она же не любит тебя, — сорвалось с её губ. Пит дернулся, как от удара, но Вероника, кажется, и сама испугалась своих слов.

Её глаза блестели от слёз, она казалась такой хрупкой и печальной, что у Пита защемило сердце.

— Пит, — прошептала Вероника, подойдя к нему слишком близко. В голосе девушки звучала неподдельная мольба. Её руки аккуратно легли на его плечи, поглаживая, она потянулась к его губам.

Он смотрел на неё несколько отстранёно, словно через стекло, ощущая прикосновения Вероники. Перед глазами стояла Китнисс, он помнил тепло только её губ, нежность только её волос. Свежий запах леса.

Вероника осторожно целовала его, её руки гладили его шею. Пит не реагировал. Он просто стоял, позволяя девушке делать то, что она хочет, и сжимал кулаки от ревности, которая так и не покинула его. В этот самый момент ему вдруг захотелось сделать Китнисс больно! Нестерпимо больно!

Руки Пита уверенно легли на бёдра Вероники и заскользили выше. Её нежные губы соблазняли. Он ласково коснулся девичьих плеч, ведя внутри себя отчаянную борьбу. В последний момент, поняв, что просто не может так поступить, Пит надавил на них, отталкивая девушку от себя.

Он не хотел целовать Веронику. Он хотел целовать только Китнисс. И ничто не способно это изменить.

— Прости, — глупо произнёс он, понимая, что такое не прощают.

Вероника горько усмехнулась. В янтарных глазах появился недобрый огонёк.

— Теперь я, вероятно, знаю, что ты чувствуешь, когда целуешь её! — безжалостно заявила она.

Эти слова острым ножом ударили Пита прямо в сердце. Вероника, если она хотела сделать ему больно, выбрала самую удачную мишень.

— Мы квиты, — зашипела она, шмыгнув носом.

Пит никогда не видел её такой. С растрёпанными волосами и красными глазами, в которых полыхал огонь. Она кинула на него последний уничтожающий взгляд и вылетела из пекарни, громко хлопнув дверью.

Но даже после этого Пит думал только о Китнисс. И это причиняло ему нестерпимую боль.

Если бы можно было просто забыть...

Конец третьей главы

@темы: max, фанфик, голодные игры, "пока бьются сердца", гейл&китнисс, пит&китнисс, het, PG

---

Fanfic #46 (part 2) — Фанфик по Голодным играм (+14)

[Ricka]

Автор:  Ricka
Бета: Кагами:
Дата публикации: 12 августа 2011.
Возрастной рейтинг: PG-13 (+14).
К оглавлению и шапке фанфика

Пока бьются сердца

Глава 2. Жатва

Но Жатва изменила жизнь не только Китнисс Эвердин. Не только её она поставила в ужасно запутанное положение, не только ей причинила боль. Много-много лет разные люди сталкивались с этим ядом Капитолия, пробравшимся в их сердца. И им тоже приходилось принимать трудные решения.

— Эль.

Ласковый голос пробрался в сон девушки, заставляя ту недовольно зажмуриться. С протестующим стоном она перевернулась на другой бок, вновь погружаясь в сладкие объятия Морфея, обещающего защиту и теплоту. Но мягкая рука коснулась её щеки, легко, почти невесомо поглаживая, не позволяя вновь потерять связь с реальностью.

— Эль, вставай, сегодня Жатва!

Жатва.

Эль мгновенно распахнула глаза. Призрачная надежность, навеянная сном, сразу же улетучилась, уступая место шаткой реальности, в которой сегодня выбирали трибутов на вторую по счету Квартальную бойню. В два раза больше трибутов, чем обычно. Холодок пробежался по коже девушки ещё прежде, чем она смогла в полной мере ощутить страх. Лучше бы она не просыпалась.

Повернув голову, Эль столкнулась с напряженным взглядом голубых глаз. Её лучшая подруга Мейсили сидела на соседней стороне кровати, обняв себя руками и кусая губы. Не было никаких сомнений в том, что именно она разбудила Эль.

— Мари?

Мейсили с грустью покачала головой.

— Ещё спит.

Взгляд Эль упал на соседнюю кровать, где лежала, натянув одеяло почти до ушей, сестра Мейсили Мари. Девочка беспокойно ворочалась во сне и слишком крепко сжимала руками подушку. На первый взгляд, ничего слишком страшного, но Эль знала, что после такой ночи Мари проснётся с дикой головной болью — она преследовала её каждый раз, когда девочка сильно волновалась.

Но как не волноваться в такую Жатву?

Протянув дрожащую руку, Эль сплела свои пальцы с холодными пальцами Мейсили, и две подруги долго смотрели друг другу в глаза. Ни у одной из них не находилось сил улыбнуться.

Страх перед Квартальной бойней давно распространился по Двенадцатому дистрикту. Многие жители всё ещё хранили воспоминания о первом двадцатипятилетии, на котором им пришлось самим выбирать, кого отправить на жуткую смерть. А в такой год любая смерть на арене действительно была ещё более жуткой, чем обычно. И вот спустя двадцать пять лет снова. В этот раз пытка другая, но не менее страшная.

— Почему ты не спишь? — спросила Эль одними губами.

Мейсили неуверенно пожала плечами.

— Не спится. Не хотела пропустить, как ты уйдешь.

Эль всегда ночевала перед Жатвой у сестёр, но каждый раз рано утром уходила, чтобы побыть немного с семьёй. Такого было условие её матери. И, в целом, Эль была с ним полностью согласна. Она даже представить боялась, что чувствуешь, когда твоя дочь участвует в ужасной лотерее.

— Тебе уже пора? — спросила Мейсили с едва ощутимой надеждой.

Скорее всего, времени было уже много — подруги не любили вставать слишком рано. Эль с сожалением кивнула. Она хотела бы остаться здесь с Мейсили и Мари — единственными людьми, которые понимали её без слов, но ей было слишком жаль собственную мать, которая ещё за два дня до Жатвы начинала пить успокаивающий чай.

Скинув ноги с постели, Эль улыбнулась Мейсили.

— Не провожай меня, побудь с Мари. Поцелуй её от меня. Встретимся на Жатве.

В глазах Мейсили, не смотря на страх, появились озорные нотки.

— И пусть удача всегда будет на нашей стороне! — её голос зазвучал с хитрецой. — Передавай Генри привет.

Эль в шутку возмущённо толкнула подругу, а затем окончательно поднялась с кровати, на цыпочках выбираясь из комнаты. Нужно было много сделать: успокоить мать, поработать в аптеке, разложить новые травы, встретиться с Генри и подготовиться к Жатве — а времени оставалось не так-то много. Было страшно, но сидеть без дела страшнее. Вдруг это её последний день, последняя возможность? Кто знает, вдруг уже завтра её руки не будут перебирать лекарства в их аптеке? Если суждено ехать в Капитолий, то лучше это делать со спокойным сердцем.

Попрощавшись с родителями сестёр, Эль вышла на улицу и направилась к себе домой. Она и её семья жили на втором этаже местной аптеки, которая им и принадлежала — бизнес крайне выгодный, учитывая, что на полноценных врачей ни у кого из местных нет денег. Семья аптекарей и лекарства продавала, и помощь оказывала, что позволяло им жить лучше многих семей даже среди городских. Мать часто говорила, что Эль должна ценить это, так как ей невероятно повезло. Она родилась настоящей красавицей в хорошей семье, унаследовала дар врачевания. С таким раскладом, уверяла мать, она проживёт счастливую жизнь, если, разумеется, всегда будет слушаться своих умных родителей. Правды, от Жатвы никакое везение и никакое послушание не спасало.
Жатва. Стоило Эль подумать о ней, как нервная дрожь пробегала по телу. В этом году целых четыре человека поедут в Капитолий! Если не выберут саму Эль, то на сцену обязательно поднимется кто-то из её хороших знакомых. До сих пор этого не случалось, но и Эль младше была, и количество трибутов было меньше. А ведь, наверное, это просто ужасно — видеть, как родной человек участвует в Голодных играх.

Подойдя к аптеке, Эль чуть не столкнулась на входе с высоким парнем из Шлака. Он иногда приносил её родителям разные травы, дешево продавая их. Родителям это нравилось — хорошая экономия, а Эль предпочитала делать вид, что ничего не происходит. Всё это было незаконно и могло повлечь за собой серьёзные проблемы. Работая в аптеке, Эль воочию видела, на что способны жестокие миротворцы, и не понимала, почему родители так рискуют. Они с Генри никогда бы не стали так поступать!

— Милая, ты вернулась! — мать Эль побежала к дочери и расцеловала ту в обе щеки. — Как твоё настроение?

Эль неловко обняла мать. Хотелось успокоить её, сказать, что всё в порядке, что всё закончиться хорошо, но слова застревали в горле. Было очень сложно что-то обещать в такой день, и Эль лишь смущенно улыбалась. С родителями всегда такие проблемы: приходилось развевать их страхи, даже если сам безумно боишься.

— Я в порядке, — Эль постаралась, чтобы её голос не дрогнул. — Но нужно ещё много всего сделать. Я хотела успеть разобрать травы до полудня.

Мать небрежно махнула рукой, мол, не беспокойся, но Эль не согласилась с ней. Она по-настоящему любила работать в аптеке, и терпеть не могла, когда драгоценные лекарства и травы валялись в беспорядке. А парень из Шлака, поставляющий их в аптеку, никогда не был особенно аккуратным. Если бы Эль сама с ним общалась, она бы давно выразила своё недовольство. Эти травы могли помочь многим людям, нельзя было относиться к ним, словно к сорнякам.

Подойдя к стойке, Эль почти с нежностью коснулась рукой пакета с новыми травами. Их необходимо было очистить, промыть и отобрать. Кто знает, когда они смогут понадобиться? В Дистрикте номер Двенадцать случиться могло всё, что угодно. Жатва — не самое худшее, что поджидало местных жителей. По крайней мере, у трибута всегда оставался шанс выжить и вернуться домой.

Открыв пакет, Эль с наслаждением вдохнула свежий запах. Почти волшебно. Кажется, так пах лес. В такие моменты Эль немножко завидовала этим парням из Шлака, которые перелезали через забор, не боясь ни диких зверей, ни гнева миротворцев.
— Эль, нужно идти готовиться.

Её мать вероятно уже приготовила новенькое голубое платье, выгладила его, подобрала ленточку для волос, начистила туфли.

— Дай мне десять минут, я не могу оставить это в таком виде, — улыбнулась Эль, указывая на травы. Мать недовольно покачала головой. В другие дни она радовалась, что дочь проявляет так много рвения в их семейном деле, но не в Жатву. Возможно, она хотела проводить с ней больше времени. Эль понимала маму, но неосознанно сторонилась этого общения, стараясь побыть в такой день одной. Видеть сочувственные и обеспокоенные взгляды было невыносимо.

Но спустя десять минут, разобрав и промыв все травы, Эль всё-таки поднялась в свою комнату. Там, как и ожидалось, для неё уже лежало красивое голубое платье. Эль очень шёл голубой, и мать, зная это, покупала на особые случаи одежду только этого цвета. Рядом, на столике, была приготовлена такая же голубая ленточка для волос. Её Эль надевала каждую Жатву с двенадцати лет. Втайне от других, она верила, что именно эта ленточка и спасает её.

Мать помогла Эль принять ванну и причесать волосы. Она аккуратно завязала ленточку в шёлковых волосах и с улыбкой посмотрела на дочь.

— Ты настоящая красавица! После этой Жатвы твоя жизнь изменится. Я даже завидую тебе.

Эль знала, о чём её мать говорит. Сегодня была последняя Жатва в её жизни и жизни Генри, и если они оба успешно её переживут, то уже ничто не помешает им обручиться. Их родители так давно свыклись с этой мыслью, что с нетерпением ждали, когда же это случится. Впрочем, ждали не только они.

Как сказала мать, Эль была по-настоящему красивой и милой девушкой, которую в школе все любили. А Генри был завидным парнем. Конечно, не таким крутым, как те мальчики из Шлака, но для городских это не имело значения. Даже если девочки и заглядывались на того же Хеймитча, по-настоящему связать с ним свою жизнь не захотела бы ни одна. И отношения Эль и Генри были ожидаемы и закономерны. В школе их считали самой красивой парой, и каждый городской ребенок знал, что рано или поздно они станут семьёй. И одна лишь Мейсили иногда спрашивала свою подругу, действительно ли это её выбор или Эль просто поступает так, как от неё хотят.

Эль не была абсолютно в чём-то уверена, но от слов Мейсили отмахивалась. Она не представляла для себя другую жизнь. С самого детства Генри был её лучшим другом и опорой, она испытывала к нему самые нежные чувства. Если не он, то кто? Других парней или другой любви у девушки не было. Прожить жизнь без Генри казалось невозможным.

Дорогое жемчужное ожерелье опустилось на шею Эль. Эта семейная ценность, которая долгое время передавалась от матери к дочери. Эль должна была получить его в день своей помолвки, а пока мать разрешала ей одевать его на Жатву.

— Ты ведь ещё не видела Генри сегодня? — спросила она, глядя на Эль в зеркало, полностью довольная результатом.

— Ещё нет.

— Времени остается мало. Попей со мной чаю и сходи к нему. Думаю, он ужасно волнуется.

Конечно, волнуется. В такой день все волнуются за себя и своих близких. Вторая Квартальная бойня обещает быть особенно жестокой. В такой год Капитолий не поскупится на шикарное, незабываемое зрелище. И четверо детей из Двенадцатого дистрикта испытают это на своей шкуре.

"Только бы не я", — эта мысль так и крутилась в голове Эль. Но в тоже время, стоило ей подумать об этом, как в голове возникало противоречие: если не она, то кто-то другой, возможно, близкий человек — а это не менее ужасно.

Выпив чаю, где к ним присоединился усталый отец, и поговорив на отвлеченные темы, вроде того, чем будет заниматься Эль в скором времени, когда школа закончится, родители, наконец, крепко обняли свою дочь. В глазах матери стояли слезы, и сердце Эль сжалось. Она даже представить не могла, что случится, если сегодня её имя вытащат на Жатве. Как папа с мамой смогут это пережить? Что будут делать Мейсили и Мари, что случится с Генри?

Эль помотала головой, заставляя себя не думать об этом. Всё будет хорошо! Нельзя опускать руки раньше времени, даже представлять себе подобное нельзя.

Часы громко пробили полдень. Каждый их удар заставлял сердце замереть от страха. Время текло сквозь пальцы, и спрятаться было негде. Эль, расцеловав родителей на прощанье, вышла из дома, уговаривая себя не плакать. Это было сложно. Эль никогда не отличалась особой выдержкой, и соленые капли против воли стекали по щекам. Но она должна была быть сильной. Если Генри или подруги увидят её такой, они тоже упадут духом. Эль не представляла, как некоторые ребята бездушно, с отрешенным взглядом способны подниматься на сцену, если их имена вытаскивали на Жатве. Сама она тут же разразилась бы рыданиями.
Подойдя к пекарне, Эль крепко сжала кулачки. Она заставила себя широко улыбнуться и вошла во внутрь. В пекарне вкусно пахло горячим хлебом, и девушка на секунду задержалась в дверях, наслаждаясь. Она представила себе, как в скором времени будет каждое утро просыпаться и ощущать этот запах, а затем они с Генри будут завтракать вместе. Он будет доставать для неё самую свежую буханку и разрезать, пока Эль будет заботиться о чае.

Девушка улыбнулась своим мыслям.

— Так и будешь стоять в дверях? — она услышала бархатистый голос с нотками нежности.

Обернувшись, Эль встретилась с взглядом голубых глаз. Генри стоял рядом, улыбаясь уголками губ, его фартук, руки и часть лица были испачканы в муке. Эль нравилось видеть его таким, за работой. Она потянулась к нему и аккуратно обняла, не смотря на то, что могла испачкаться. Рукой она нежно коснулась его щеки и смахнула прилипший к ней кусочек муки. Как же ей хотелось стоять вот так вечно! Но часы на стене упрямо отсчитывали: "тик-так, тик-так".

— Ты знаешь, что ты опаздываешь с приготовлениями? — она грустно улыбнулась, глядя ему в глаза.

Генри аккуратно поймал её выпавший из прически локон и заправил ей его за ушко, а затем приблизился и осторожно поцеловал Эль в лоб.

— Я как раз собирался этим заняться. Пришлось задержаться. Но я хотел испечь на вечер нечто особенное.

Эль с неохотой отодвинулась от Генри, заботясь о своём прекрасном платье. Мама не переживет, если она испачкает его, даже не дойдя до площади. Генри с нежностью посмотрел на неё, не было никаких сомнений в том, что он восхищается Эль. И ей это нравилось.

Вновь вдохнув аромат свежего хлеба, Эль попыталась представить, что такого особенного он готовил для неё. Генри был прекрасным пекарем, даже лучше своего отца. И не без его помощи предприятие Мелларков обзавелось хорошей репутацией, превратившись из совсем затхлой пекарни в одну из лучших в Двенадцатом дистрикте. У Генри были золотые, трудолюбивые руки, и он мог создать настоящий шедевр из муки и дрожжей.

— Обещай мне, что не уедешь сегодня в Капитолий!

Она всё-таки это сделала. Не смогла устоять и спрятать свои страхи. Эль просто очень хотелось, чтобы Генри успокоил её.

— Никто из нас сегодня не отправится туда. Мы придем сюда вечером и вместе попробуем то, что я только что испёк!

Он говорил таким уверенным голосом, словно точно знал, чьи имена сегодня вытянут на Жатве. И Эль хотелось ему верить. Она нежно улыбнулась к нему, борясь с желанием вновь обнять, и в ответ получала влюбленный взгляд. Ей всегда становилось неловко, когда Генри так смотрел на неё.

Эль хотела отвести смущенный взгляд, но её отвлек раздражённый голос.

— Меня сейчас стошнит от ваших нежностей!

Виктория.

Отведя, наконец, взгляд от Генри, Эль заметила её. Красавица Виктория стояла в дверях, ведущих вглубь дома, сложив руки на груди, и бесстрастно смотрела на влюблённую парочку. Она была очень эффектна. Русые волосы забраны в высокий хвост, глаза подведены, дерзкое красное платье — у Эль перехватило дух.

— Ты могла бы поразить Капитолий с первого взгляда, — призналась она, невольно завидуя. По сравнению с Викторией, Эль была максимум милой.

Они не были подругами. У Эль было только две настоящие подруги — сёстры, и то, из них двоих, только с Мейсили она могла бы поделиться самым сокровенным. Но Викторию она знала давно, они часто проводили много времени вместе, общаясь и в школе и за её пределами в одной компании. Виктория была подругой Генри. Её родители также содержали свою пекарню, только поменьше, и дружили с Мелларками.

Раньше Эль даже ревновала иногда, но потом поняла, что в этом нет нужды. Виктория была наглой, острой на язычок девицей, которая сразу же утомляла Генри, стоило ей раскрыть рот. Эль иногда дивилась: как они до сих пор дружили?

— Капитолий был бы влюблён в твою наивность, - парировала Виктория, улыбнувшись. — Время идёт, пока вы тут болтаете и не только. Тебе стоит отряхнуть платье, а тебе, Генри, пойти переодеться.

— И что бы мы без тебя делали? — усмехнулся Генри.

Виктория бросила на него ядовитый взгляд.

— Факт: я стою здесь и вам никуда от меня не деться. Придётся слушать, что я говорю.

Генри покачал головой: "куда уж нам", но согласился, что пора бы приводить себя в порядок. Тем более что стрелки часов всё ближе продвигались к роковую часу. Он с нежностью кивнул Эль и пообещал как можно быстрее переодеться, и догнать их на улице, а затем скрылся за дверью.

Проводив его расстроенным взглядом, — так не хотелось, чтобы он уходил от неё, — Эль повернулась к Виктории. Та неопределённо пожала плечами и молча направилась к выходу из пекарни. Похоже, у неё совсем не было никакого желания ждать своего друга. Эль ещё какое-то время потопталась на пороге, но потом всё-таки вышла вслед за Викторией.

На улице к тому времени уже стало тепло. Солнце ярко светило, но лёгкий ветерок спасал от жары. Эль подумала, что такая погода слишком хороша для Жатвы и что это может быть не к добру. У этого дня было счастливое начало, но будет ли таким же и конец? Хватит ли удачи? Думать об этом совершенно не хотелось, но навязчивые мысли сами лезли в голову.

Люди на улице тоже были поникшими, в своих мыслях. Детки ходили совсем расстроенные. Приближалось два часа дня и совсем скоро предстояло узнать имена тех четырех, кто сегодня отправится в Капитолий. В обычный год это вселяло страх почти в каждого, но в год Квартальной бойни начиналась практически массовая истерия. Многие плакали ещё до того, как Жатва начиналась. Все так боялись этого момента, но также хотели и быстрее пережить его.

Виктория молча шла впереди, глядя прямо перед собой. В её зелёных глазах не было ни страха, ни напряжения. Она оставалась совершенно бесстрастной, незаинтересованной, будто в её мире и вовсе не было никакой Жатвы. Эль невольно восхитилась такой выдержкой. Ей бы тоже хотелось быть такой сильной.

— Эль, Виктория! — знакомые голоса окликнули их.

Мейсили и Мари выскочили буквально из ниоткуда и кинулись к подругам. Обе сестры были одеты в красивые белые платья и у обоих в волосах были ободки. Они выглядели как две дорогие фарфоровые куклы. Эль с удовольствием вновь обняла Мейсили, пока Мари здоровалась с Викторией, и тихонько спросила как дела. Мейсили не нужно было расшифровывать, она итак поняла, что скрывалось за этим вопросом.

— С Мари всё в порядке, — ответила она одними губами.

Эль облегченно улыбнулась. Было бы очень нехорошо, если бы Мари пришлось идти на Жатву с разрывающейся от боли головой. Девочка могла бы упасть прямо на площади, но Миротворцы всё равно не позволили бы ей остаться дома. Жестокие правила Голодных игр.

— Где Генри? — поинтересовалась Мари, расцеловав щеки Эль.

— Он нас догонит. — Эль не видела, но почему-то было уверена, что Виктория презрительно закатила глаза, услышав это.

Сестры переглянулись и весело подмигнули Эль. Они обе очень любили подшучивать над её отношениями с Генри, раздражая и смущая свою подругу.

Мейсили взяла Эль за руку, улыбаясь.
— Может, пойдём уже? Время почти два часа! — Виктория недовольно сжала губы в тонкую полоску. — Все самые хорошие места займут.

Едва не задохнувшись от возмущения, Эль повернулась к Виктории, глядя прямо в её глаза, пытаясь понять, шутит она или нет. Если это шутка, то дурацкая! Но даже на шутку это не было похоже. Виктория говорила слишком спокойно. Но не могла же она всерьёз так считать?

Про Жатву говорили много и многие. Шепотом, за закрытыми дверьми; осторожно, на улицах; безмолвно, перекидываясь взглядами — но лишь единицы, люди которым было нечего терять, были способны говорить о Жатве спокойно и расчетливо. Так как это делала Виктория.

— Виктория, какие лучшие места? Это не зрелище какое-нибудь, — сухо произнесла Мейсили.

Виктория лишь улыбнулась.

— Это именно зрелище, нравиться вам это или нет. Отрицать и бояться ужасно глупо, всё равно это не поможет, а удача не любит слабых.

Она развернулась и уверенно пошла дальше, не глядя на подруг. Эль испуганно нахмурилась. Слова Виктории беспокоили её, ведь как бы ужасно они не звучали, это, в общем-то, была правда.

Увидев реакцию Эль, Мейсили покачала головой: "Виктория сама не ведает, что несёт, забудь об этом". Подруги молча пошли дальше.

Паника на улице начала возрастать. Время неуклонно приближалось к двум, и когда Эль и сёстры дошли до площади, там было уже много людей. Эль хотела дождаться Генри, но миротворцы заставили их отметиться и пойти строиться. Девушка не могла им возразить, хотя всё её естество требовало сначала увидеться с Мелларком. Эль чувствовала, как её пальцы дрожат, а сердце отчаянно бьется в груди. Неужели сейчас всё начнётся? А вдруг она поедет в Капитолий? А вдруг в Капитолий поедет Генри? Мейсили? Мари? Эта мучительная нервная пытка заставляла Эль до боли кусать губы — хотелось сорваться с места и убежать куда-нибудь, где её никто и никогда не найдет. Страх — великая сила.

Мейсили уверенно сжала руку Эль. Она ободряюще улыбнулась, и взгляд её голубых глаз обещал, что всё будет хорошо.

Хотелось бы верить. Но Эль сомневалась. Четыре человека! Мысль об этом болезненно билась в голове, не позволяя расслабиться. В этом году риск был слишком велик. У Эль сжалось сердце, когда она подумала о том, что чувствуют дети из Шлака, чьи имена вписаны двадцать, а то и больше раз. Как они вообще выносили такое напряжение?

— Там Генри! — Мари пихнула её в бок.

Эль мгновенно нашла его в толпе, он стоял в линейке мальчиков и улыбался ей. Казалось, что он совсем не волнуется. Впрочем, Эль знала, что это не так. Генри очень боится, как и все тут (за исключением, может быть, Виктории), но держится ради неё. Ради Эль у него откуда-то находятся силы на уверенный тон, на бесстрашный взгляд и ободряющие улыбки.

Поднеся ладошку к губам, Эль послала Генри воздушный поцелуй. Парень сразу расцвел на глазах.

"Дурашка", — совершенно глупо, беззаботно подумала Эль.

Но в тот же момент, часы на площади уверенно пробили два часа. Лицо Генри напряженно вытянулось, он уверенно кивнул Эль и отвернулся. Девушка почувствовала, как в груди, на месте солнечного сплетения, у неё образуется пульсирующая пустота. От страха резко затошнило, но Эль прервала рвотный позыв, сделав глубокий вздох и отсчитав до пятидесяти с закрытыми глазами.

Мэр в это время читал долгий договор с повинными в мятежах Дистриктами и произносил свою заученную речь противным хриплым голосом — таким учителя в школах рассказывают материал, в котором сами не разбираются. Затем слово, как всегда, было передано старенькому заикающемуся мужчине — единственному победителю в Двенадцатом дистрикте. Он говорил ещё дольше, чем мэр, не слишком уверенно рассказывая о том, какая это великая честь — победить в Голодных играх, и какая уникальное возможность выпадает для всех сегодня, в этот праздник Жатвы, ведь только сейчас вдвое больше человек могут попытать своё счастье.

Эль когда-то видела по телевизору те одиннадцатые Голодные игры, в которых он победил, и после того зрелища она очень сильно сомневалась, что этот ментор трибутов мог всерьёз думать, будто Голодные игры — это уникальный и замечательный шанс. Но, тем не менее, каждый год он произносил свою хвалёную речь.

— И помните, удача всегда на вашей стороне! — закончил старичок свою речь, перефразировав главный девиз Голодных игр. Эль сомневалась, что Капитолий потом не вырежет этот момент.
Вслед за ним на сцену вышла представительница от Капитолия — Цирри Адамс, женщина больше похожая на строгую школьную учительницу.

— Да-да, конечно, пусть удача всегда остается на вашей стороне! — она обладала потрясающим умением в любой ситуации широко улыбаться, как будто действительно искренне. — Но давайте перейдем к главной части! Две девушки и двое юношей будут выбраны прямо сейчас.

Коронная фраза Цирри. Она произносит её каждый год, забавно растягивая и делая акцент на этом "прямо сейчас".

— Дамы вперед!

Немедля, Цирри направилась к шару с именами девушек. Эль сделала глубокий вздох, ощущая, как участилось её собственное сердцебиение. Сейчас всё выяснится.

Цирри запустила корявую руку в шар, вытаскивая два листочка.

— Первый, — она улыбнулась, — и второй. Сейчас узнаем имена двух счастливиц.

Ага, счастливиц. Счастливее не бывает.

Эль, Мейсили и Мари взялись за руки. Цирри вновь подошла на середину сцены и развернула первый листочек. Эль должна была пожелать, чтобы это была не она и не её подруги, она должна была испугаться и почувствовать, как земля уходить из-под ног, но ничего этого не случилось потому, что она не успела даже осознать, что происходит, как с губ Цирри сорвалось имя.

— Мейсили Доннер!

В ту же секунду Эль почувствовала, как рука Мейсили выскочила из её ладошки.

Нет!

***

— Мейсили Доннер! — бодро произнесла Цирри Адамс.

Трой Эвердин облегченно выдохнул — он услышал не то имя, которого опасался. Громкое "нет" в толпе и чьи-то последующие рыдания позволили без труда отыскать глазами первую победительницу Жатвы в колонке с городскими девушками. Белокурая Мейсили Доннер, разодетая в совершенно кукольное платье, с нелепыми кудряшками в волосах, уговаривала двух таких же подружек отпустить её. Наконец, она вырвалась из их объятий и, гордо вздернув нос, направилась к сцене. Трой невольно поразился тому, насколько мужественно для городской девчонки она себя ведет.

— Как неожиданно хорошо она держится! — шепотом сказал он своему другу Уорену.

Последний раз городскую девчонку вызывали на сцену несколько лет назад, Трой и Уорен тогда были ещё совсем детьми, но они хорошо запомнили, как та победительница Жатвы устроила подлинную истерику, ещё не дойдя до сцены.

Уори усмехнулся и кивнул в сторону линейки с девочками.

— Зато посмотри на её подруг!

И правда. Оставшиеся две девочки тихонько рыдали, держась за руки. Одну из них, ту, что стояла в голубом платье, он узнал — это была дочка местных аптекарей, которым он продавал травы. Они иногда сталкивались в аптеке, и тогда она награждала его недоверчивым взглядом. Видимо, городской белоручке не нравилось присутствие парня из Шлака в её доме. Трой никогда не обращал на это особого внимания, главное, что её родители готовы были платить ему. Реакция девочки просто забавляла его.

Глядя на то, как она плачет в этот момент, Трой невольно пожалел Мейсили. Собственные лучшие подруги уже хоронят её, даже не пытаясь дать шанса, не допуская мысли, что она может победить. Он прошептал это Уорену, тот согласно кивнул, недоумённо качая головой.

Между тем, Мейсили Доннер успела подняться на сцену. Трой вновь напрягся — у Цирри Адамс в руке всё ещё находился один листочек с женским именем.

— Рейвен Говард! — прозвучало имя второго трибута-девушки.

Трой не сумел сдержать победной улыбки, которая возникла и на губах Уорена. Кэл была вне опасности!

Он нашёл её глазами, сестра с улыбкой, словно то, что случилось — не удача, а её собственная заслуга, помахала Трою и гордо сложила руки на груди. Но уже через пару секунд её лицо вытянулось, и она обеспокоенно кивнула брату. Настала её очередь волноваться. Трой беспечно махнул рукой.

Цирри Адамс стуча каблуками подошла к шару с именами мальчиков, и с улыбочкой, свойственной каждой теледиве, вновь вытянула два листочка. Вот так легко и изящно решалась чья-то судьба. Капитолий приговаривал кого-то к смерти, а в перерывах рекламировал зубную пасту. Трой недовольно сжал кулаки.

Цирри подошла к микрофону.

— Итак, — она развернула маленький листочек, — Тристен Джонс.

Незнакомое мужское имя принесло значительное облегчение. Трой подмигнул Кэл, которая напряжённо смотрела на него. Нет, сегодня он не поедет в Капитолий! И Уорен не поедет. Возможно, самовнушение и не влияло на ход Жатвы, но зато придавало уверенности.

Уорен потянулся к другу: "ещё раз, и можно идти охотиться". Трой похлопал его по плечу. Лес был их обоюдной любовью. Трой успел в этот день поохотиться и собрать травы, а вот Уорен ещё не выбирался сегодня "на свободу", и с нетерпением ждал этого момента.

Ещё раз. Парни затаили дыхание. Ещё раз — и всё закончится. Они больше не будут стоять на этой площади, угроза больше не будет их беспокоить. Ещё раз. Последнее имя.

Цирри неторопливо развернула последнюю помятую бумажку. Трой в последний раз кивнул Уорену на удачу.

— Хеймитч Эбернети, — провозгласил звонкий голос.

Трой моментом отыскал его в толпе. Высокий, кучерявый, совершенно бесстрашный Хеймитч только усмехнулся, когда его вызвали, и уверенной походкой пошёл к сцене, демонстрируя всему Двенадцатому, что ему будто бы всё равно. Как будто, он даже доволен тем, что его имя выпало сегодня на Жатве.

Обещанное облегчение не спешило придти. Да, Трой и его друг в безопасности, но с другой стороны... Хеймитч?

— Это же твой приятель, — Трой обратился к Уори.

— Не могу поверить, — Уорен говорил едва слышно, будто боялся, что его подслушают. — Он всё-таки поедет в Капитолий. Знаешь, он ведь почти был готов пойти добровольцем, Элиза его отговорила. Видимо, это судьба. Или удача.

Удивлённо подняв бровь, Трой вновь обратил свой взор на сцену. Хеймитч стоял в стороне от других выбранных трибутов, и его взгляд... было в нём что-то такое опасное, словно он уже на арене.

— Зачем ему это?

Уорен пожал плечами.

— Он сумасшедший. Вбил себе в голову, что Голодные игры — его единственный шанс. Будто бы только так он обеспечит Элизе ту жизнь, которой она достойна.

— Знаешь, по крайней мере, он действительно может победить, — Трой задумчиво изучал Хеймитча. — Я бы поставил на него.

Друг не согласился. Покачав головой, Уори посмотрел куда-то в линейку девочек.

— Бедная Элиза.

Что верно, то верно. Одно дело просто уходить, совсем другое — оставлять кого-то, кто любит тебя всем сердцем. Элиза наверняка сейчас чувствовала себя просто ужасно. Она только смогла отговорить Хеймитча от безрассудных поступков, как его имя выбрали на Жатве.

Вздохнув, Трой посмотрел на свою сестру. По крайней мере, ей не придется испытывать ничего подобного.

Мэр между тем закончил поздравлять новых трибутов заученными фразами и попросил их пожать друг другу руки. Так как в этом году выбрали вдвое больше ребят, их просто разделили по парам. Хеймитч сжал ладошку храброй Мейсили. А после заиграл напыщенный гимн Панема, который вроде бы должен был вызвать патриотические эмоции у своих граждан, но те либо зевали от скуки, либо все ещё не могли отойти от результатов Жатвы.

Наконец, трибутов повели в Дом Правосудия, а всем остальным велели расходиться.

— Охота отменяется, мне надо к Хеймитчу, — расстроено сказал Уорен, поворачиваясь к другу.

Хеймитч не был ему особенно близок, но тем не менее...

— Не беспокойся, я смогу добыть мясо в одиночку.

Конечно, сможет. Проблема была не в этом, и Трой это понимал. Уорену просто хотелось в лес. Но Жатва, как всегда, нарушила все планы. Хорошо хоть ехать в Капитолий не пришлось.

Кэл неожиданно подскочила к друзьям, кидаясь на шею брата. Она радостно обняла Троя, прошептав ему о том, как волновалась за него, а потом подошла к Уорену и нежно поцеловала того в щёку. Уорен ласково погладил Кэл по щеке, а она положила руки ему на плечи. Трой демонстративно отвернулся.

— Какие планы на вечер? — Кэл была беспечна и просто рада, что никто из её дорогих людей не был выбран на этой Жатве. — Я подумала, мы могли бы погулять.

Уорен помрачнел.

— Мне нужно к Хеймитчу, а потом и к Элизе зайти придётся.

— А я иду охотиться, — вставил Трой, пытаясь привлечь к себе внимание. Бесполезно. Кэл потеряла к брату всякий интерес, и, выражая желание пойти погулять, сестра явно не распространяла это предложение на него. Жив, в Капитолий не едет, и ладно!

Погрустнев, Кэл осторожно прикусила губу, и понимающе кивнула.

— Да, конечно, я понимаю, — она сжала ладошки на плечах Уорена. — Передай ему, что мы верим в него. А мы погуляем перед ужином. Сможешь?

Уорен на секунду задумался, заставив Кэл напрячься, но потом хитро улыбнулся.

— Конечно, мышка! — он поцеловал её в макушку. Кэл расплылась в довольной улыбке.

Она легко поцеловала Уорена, и помахала брату, направляясь куда-то по своим делам. Толпа на площади начала медленно рассеиваться. Все спешили вернуться к своим делам, начать праздновать, и лишь единицы оставались на местах, дожидаясь, когда их пустят в Дом Правосудия.

Уорен прямо посмотрел на Троя, который даже не пытался скрыть своё недовольство.

— Я знаю, что тебе это не нравится, — наконец, произнес он.

Трой отвернулся, не желая смотреть в глаза другу.

— Вовсе нет, я рад, что Кэл счастлива!

— Неужели? — насмешливый тон Уорена почти разозлил Троя.

Он вздохнул, пытаясь подобрать правильные слова.

— Она моя сестра, а ты мой друг. И я знаю, как ты относишься к девушкам.

Уорен схватил его за плечо и подтащил к себе.

— Вот именно! Она твоя сестра, а я не идиот!

Не сдержав ухмылки, Трой едва слышно произнёс: "ну я бы поспорил" — за что получил подзатыльник от друга. Кэл давно была в него влюблена в лучшего друга своего брата, и Трой ожидал, что рано или поздно это случится. Просто видеть это воочию было не слишком приятно. Брат должен защищать от всяких ненадежных типов, а не знакомить с ними. Уорен прекрасный друг, но никудышный возлюбленный. Как и сам Трой. С девушками они игрались направо и налево.

— Ладно, тебе стоит занять очередь, а то миротворцы могут и не пустить тебя. А я пойду охотиться, чтобы успеть к ужину, — Трой ободряюще, примирительно улыбнулся.

Пожав другу руку на прощанье, и пожелав стойкости в разговоре с Хеймитчем, Трой развернулся в сторону своего дома. Отойдя на пару шагов, он неуверенно замедлился. Слова упрямо вырывались из горла. Повернувшись, с тяжелым взглядом он окликнул Уорена.

— Хоторн, — тот повернулся. — Не обижай её!

Уорен лишь усмехнулся.

***

Крепко сплетя дрожащие пальцы, Эль и Мейсили сидели друг напротив друга в комнате ожидания и смотрели друг другу в глаза. Эль, едва справляясь с истерикой, пыталась запомнить каждую черточку на лице самого близкого ей человека — лучшей подруги, старшей, понимающей и опытной сестры, вечной опоры. Мейсили грустно улыбалась и легко гладила свободной рукой волосы Эль. Они молчали, каждая боялась произнести то, что обязательно должно было слететь с губ. Но время шло.

Мейсили опомнилась первой. Она крепко сжала ладонь Эль и бодро улыбнулась.

— Всё будет хорошо!

Не сдержавшись, Эль горько всхлипнула. Тогда Мейсили притянула её голову к своей груди, обнимая и укачивая.

— Эль, всё будет хорошо. У тебя всё будет замечательно, а я очень-очень постараюсь! — она посмотрела в голубые глаза подруги. — Только пообещай мне кое-что. Пообещай мне, Эль, что в своей жизни ты будешь поступать так, как хочешь ты, а не как от тебя хотят кто-либо. Я хочу быть уверена в том, что ты обручишься с Генри, только когда будешь абсолютно уверена в том, что так хочет твоё сердце. Обещай мне это, Эль!

— Мейсили...

Эль не могла произнести больше ни слова. Только имя подруги срывалось с её губ. Она не могла заставить себя что-либо пообещать ей, ведь это означало бы, что они прощаются. А Эль не могла представить свою жизнь без Мейсили. Это просто невозможно!

— Обещай! — настойчиво потребовала Мейсили.

Кое-как справившись со всхлипами, Эль с трудом произнесла:

— Я не хочу терять тебя!

— Эль! — Мейсили прикрикнула на неё!

В этот момент Эль почувствовала всё разочарование подруги. У неё оставались считанные минуты, а все вокруг только плакали и жалели себя. Эль стало стыдно. Глядя в любимые глаза подруги, она с силой сжала кулачки, заставляя себя собраться.

— Обещаю! — выдохнула она.

Мейсили ласково улыбнулась и коснулась щеки Эль тыльной стороной руки.

Неожиданная идея пришла в голову Эль. Дрожащими руками она коснулась своих волос, и осторожно сняла с них свою любимую голубую ленточку. Раскрыв ладонь Мейсили, она уверенно вложила в неё ленточку, и заставила подругу сжать пальцы.

— Возьми её с собой, пожалуйста, — произнесла Эль, заикаясь. — Она приносит удачу!

Детская фантазия в этой обстановке переросла в настоящую веру. Мейсили смахнула с глаз незваные слезки и улыбнулась, кивнув подруге. Она крепко сжала голубую ленточку в своей ладони.

— У меня тоже для тебя кое-что есть, — на губах Мейсили заиграла искренняя улыбка.

Не обращая внимания на недоуменный взгляд Эль, Мейсили принялась откалывать со своего платья маленькую золотую брошку, которую она очень любила. Ещё в детстве она нашла её в старых вещах покойной бабушки, и с тех пор бережно хранила, оберегая особенно от сестры. Пока Мари была маленькой, она часто пыталась стащить у Мейсили это украшение.

Сняв брошку, Мейсили потянулась к Эль. Она уверенно продела иголкой маленькую дырочку на голубом платье, принимаясь закалывать брошь.

— Мейси! — Эль едва не дернулась. Она не могла принять такой подарок.

— Молчи! — велела подруга. — Я хочу, чтобы она была у тебя. Будет напоминать о том, какое обещание ты мне дала.

Эль хотела возразить, но упрямый взгляд Мейсили не позволил ей этого сделать. Она не могла отказаться, рискуя обидеть подругу. Возможно, это их последняя возможность...

— Готово! — улыбнулась Мейсили, рассматривая результат своей работы. — Знаешь, я уверена, эта брошка изменит твою жизнь.

Не сдержав слёз, Эль кинулась к Мейсили. Подруга с удовольствием протянула к ней свои руки. Они просидели так, обнимая друг друга, ещё несколько минут, до тех самых пор, пока в комнату не вошли миротворцы. Они упрямо схватили Эль за плечо, заставляя ту выйти из комнаты.

— Ты моя лучшая подруга! — напоследок произнесла Эль, сопротивляясь миротворцам.

Мейсили кивнула, крепко сжав губы и стараясь не плакать.

— А ты моя!

Спустя секунды дверь захлопнулась, а Эль оказалась в коридоре. Она перестала сдерживать рыдания, оседая на пол. Слезы душили девушку, и она буквально задыхалась в истерике. Душевная боль распространилась по телу, и Эль перестала реагировать на то, что происходило в данный момент вокруг. Люди ходили вокруг неё, спорили, ругались. Кто-то что-то не мог поделить. Эль было всё равно. Она сжалась в комочек, облокачиваясь спиной о стену, и прижала, сжатую в кулачок, ручку к сердцу. К месту, куда Мейсили приколола золотую брошку.

Мир перестал иметь какое-то значение. Эль думала только о Мейсили. Она была её лучшей подругой с самого раннего детства. Они всегда были вместе. И вот, пожалуйста! Это было дико несправедливо. Почему именно Мейсили? Чем она хуже других? Никто не мог дать Эль ответа на эти вопросы.

Хотелось кричать, но в лёгких не хватало воздуха. Хотелось пойти что-нибудь разбить, например, тот злополучный шар с женскими именами, но сил не хватало даже на то, чтобы встать.

Эль бы так и сидела на этом месте, если бы не услышала крик Мари.

— Вы не можете так поступить! Она моя сестра! — девушка почти визжала. Подняв заплаканные глаза, Эль увидела, как Мари бьётся в руках отца, пытаясь добраться до невозмутимого миротворца. — Вы должны пустить меня к ней!

— Время посещений вышло, мисс, — жестко сообщил миротворец, а после повернулся к отцу сестёр. — Я советую вам успокоить вашу дочь, она нарушает порядок, а это может повлечь за собой серьёзное наказание!

Бледный мистер Доннер лишь кивнул, оттаскивая Мари как можно дальше. Мать заливалась слезами и пыталась уговорить дочь успокоиться. Эль, не понимая, что происходит, резко вскочила на ноги.

— Что происходит? Почему вы не позволяете ей увидеться с сестрой? — она прокричала это прямо в лицо миротворцу.

Тот крепко сжал губы и презрительно окинул взглядом Эль.

— Вы были последней, количество посещений ограничено. Сожалею, — усмешка в голосе мужчины говорила о том, что он совершенно ни о чём не сожалеет.

Эль задохнулась от возмущения.

— Почему вы не предупредили? Она могла зайти с родителями?! — крик Эль эхом отразился в помещении.

Миротворец только пожал плечами, мол, вы и не спрашивали. Последний раз посмотрев на несчастную семью Доннер, он велел всем немедленно убираться, пригрозив наказанием за нарушение режима.

Мари окинула его ядовитым взглядом, но позволила отцу увести себя за руку. Эль последовала за ними. Она шла, обнимая себя руками, и думая о жестокости Капитолия. Он даже не позволил двум сестрам попрощаться друг с другом. У Эль хотя бы остались воспоминания от последний встречи, у Мари не было ничего.

На выходе из Дома Правосудия, Эль догнала Мари.

— Мне так жаль! — произнесла она, обнимая подругу. Теперь они остались вдвоём. Эль ещё не понимала, что происходит, но уже чувствовала, как огромная чёрная дыра образовывалась между ними.

Кусая губы, Мари отвернулась, скрывая слёзы разочарования. Она даже не смогла дотронуться до Мейсили последний раз! Она просто потеряла сестру в один миг.

Эль знала, что поступает правильно. Уверенным движением она отколола брошь, которую так часто касались руки Мейсили, и отдала её Мари.

— Возьми! — уверенно произнесла она, сжимая пальцы подруге.

Мари резко помотала головой.

— Она хотела, чтобы эта брошь была у тебя!

Грустно улыбнувшись, Эль коснулась плеча Мари.

— У меня есть воспоминания, а у тебя брошь! Возьми её, пожалуйста! — едва слышно прошептала Эль.

Но Мари услышала её. Она с благодарностью смотрела на подругу, сжимая в своей ладошке драгоценное украшение сестры. Эль и Мари в тот момент они были по-настоящему близки. Возможно, в последний раз.
Наконец, Мари отпустила Эль, улыбнулась сквозь слёзы и пошла вслед за родителями. Эль проводила подругу долгим взглядом. Она знала, что теперь между ними всё изменится. Без Мейсили они уже не будут той нерушимой командой. Без Мейсили...

Сердце Эль вновь сжалось. Девушка зажала рукой рот, сдерживая громкие всхлипы. Всё происходящее казалось каким-то неестественным сном. Разве могло такое случиться на самом деле? Это же худший кошмар! А любая мать с детства убеждает детей, что кошмары никогда не сбываются. Так почему же?..

Эль обессилено направилась в сторону от Дома Правосудия. Завтра она увидит Мейсили на экране во время открытия, а затем будут оценки и интервью. Она должна верить в свою подругу, просто обязана. Если сильно верить, это ведь сбывается? Только вот почему-то верить получалось с трудом. Эль ругала себя, но ничего не могла поделать. На сердце было тяжело, и как бы не хотелось верить, Эль не верила, что Мейсили может победить. Возможно, она просто плохая подруга.

Девушка так глубоко погрузилась в свои мысли и переживания, почти срослась со своей болью, что не заметила Генри, который подошёл к ней. Когда его рука легла на её плечо, Эль резко дернулась.

— А, это ты, — только и смогла она глупо произнести.

Генри внимательно посмотрел на Эль, взгляд его глаз был слишком обеспокоенным. Парень осторожно коснулся рукой мокрой щеки девушки и вытер дорожку из слёз. Он нежно обнял Эль, слегка баюкая и нашептывая какие-то обещания. Но Эль его не слушала. Ничто на свете сейчас не могло её успокоить, ничто на свете не могло вернуть ей Мейсили.

— Как ты? — спросил он. — Ох, Эль, мне так жаль!

Она молчала, не зная, что сказать, да и не желая говорить. Слова тут были бесполезны.

— Пойдём, — попросил Генри, — пойдём в пекарню. Посидим, поговорим, выпьем чаю. Порадуемся друг за друга. Я покажу тебе то, что испёк. Тебе станет легче, Эль.

Ему пришлось повторить своё предложение, так как Эль не обращала на его слова никакого внимания. Когда же она поняла, о чём Генри говорит, возмущённо вырвалась из его объятий и с гневом посмотрела на своего парня.

— О чём ты говоришь? Мейсили увозят в Капитолий, а ты хочешь, чтобы я сидела и распивала чай?! — одна только мысль о возможности такого заставляла Эль содрогнуться от отвращения. Она не без презрения во взгляде смотрела на Генри. Она не может спокойно сидеть в пекарне, кушать булочки и радоваться тому, что пережила эту Жатву. Как он может даже мысль такую допускать?

Генри попытался взять её за руку, успокоить, но Эль не позволила, отступив на шаг назад.

— Я просто хочу, чтобы ты успокоилась, — мягко произнёс Генри. — Твои истерики никому не помогут, Эль, но они разрывают мне сердце. Мейсили не хотела бы этого!

Имя подруги было ударом ниже пояса. Эль резко вдохнула воздух, борясь с внезапной вспышкой гнева и ненависти к Генри. Конечно, всё, что он говорил, было правдой, но это была жестокая и бесполезная правда. Эль ждала, что Генри успокоит её, как всегда поймёт и поможет, но стал требовать от неё большего — смирения. А она не могла смириться с произошедшим, да и не хотела. Смирение было для неё предательством, а она не могла предать Мейсили.

К тому же было что-то в его словах...

"Отрицать и бояться этого ужасно глупо, всё равно это не поможет, а удача не любит слабых".

— Ты такой же, как Виктория! — разочарованно выплюнула Эль, глядя, как вытягивается и грубеет лицо Генри.

Но девушка не стала ждать, пока он соберется с мыслями и скажет какую-нибудь грубость в ответ. Развернувшись на каблуках, Эль, не оглядываясь, побежала в другую сторону, куда глаза глядят. Генри, в какой-то момент, попытался окликнуть её, но она и не подумала остановиться. Ей нужно было побыть одной, подумать, решить.

Если бы Мейсили была рядом, она поняла бы её чувства. Она знала бы, что нужно сказать, как успокоить. Но Мейсили не было рядом, и уже никогда не будет. У Эль не осталось никого, с кем она могла бы сейчас поговорить. Мари самой было слишком плохо, а Генри думает только о "собственной душе, которую разрывает". Без Мейсили всё казалось каким-то не таким, привычная жизнь вдруг становилось чужой.

Не останавливаясь, Эль, вздрагивая, продолжала куда-то идти. Она даже не заметила, как оказалась в Шлаке, но останавливаться не собиралась. Шахтёры, их жёны и дети, гуляющее по району, с интересом и беспокойством оглядывались на заплаканную городскую девочку. Эль было всё равно, что они думали. Шлак не пугал её.

Раньше Эль иногда приходила сюда, выполняя поручения из аптеки. Кому травы принести, кому просто помочь. Люди из Шлака тогда смотрели на неё с недоверием, а у Эль сжималось сердце от той обстановки, в которой они жили. Нищета, голод, развалины — и куча маленьких детишек. Неудивительно, что им приходится брать тессеры и рисковать. У них просто нет другого выхода.

Эль почти дошла до окраины Двенадцатого. Она вышла из Шлака на заброшенный пустырь, кажется, местные называли его Луговиной, и осмотрелась. Здесь было тихо и спокойно, легкий ветер приносил с собой запахи леса. Эль второй раз в жизни была так близка к нему. Первый раз был в детстве, когда она со стайкой других городских ребятишек побежали на Луговину смотреть на высокий колючий забор. Тогда они дико испугались увиденного, да ещё и встретили недружелюбных детей из Шлака. С тех пор Эль опасалась сюда приходить, да и случая не было. И вот теперь...

Сделав пару неуверенных шагов, Эль пригляделась, впереди виднелся тот самый страшный высокий забор, сотворенный из колючей проволоки и сетки, по которой проходит электричество. А за ним — манящий лес, на который так хотелось взглянуть.

Эль смахнула слёзы и неуверенно подошла к забору, опасаясь удара током. Но почему-то было слишком тихо. Эль совсем не разбиралась в работе электричества, но прекрасно понимала, что находящийся под напряжением забор должен издавать хоть какое-то гудение. Этого не было.

Нахмурившись, девушка осторожно коснулась сетки указательным пальцем — ничего. Тока не было. Эль шмыгнула носом и уже двумя руками ухватилась за забор, глядя вперёд, на размашистые великие деревья, обозначающие начало дикого леса, в котором не существовало правил Панема, не было ни Жатвы, ни Голодных игр. Только естественные законы природы.

Эль ещё долго стояла так, плача и рассматривая недоступный для неё лес. Она потеряла счёт времени. К тому моменту, как она обессилено осела на траву, прижав голову к коленям и обхватив её руками, на дистрикт уже начали опускаться сумерки. Мейсили сейчас должна была сесть за роскошный стол ужинать, обсуждая со своим ментором их дальнейшие действия. Возможно, она смогла подружиться с кем-то из других трибутов, и сейчас вместе они пытались делать вид, что ничего страшного не происходит. А может быть она уже успела поругаться с этим грубияном Хеймитчем — это же Мейси, в конце концов! Бесстрашная, упрямая Мейси, которая и Викторию заткнуть способна, и учителям перечить не боится.

Улыбнувшись, Эль вспоминала все забавные случаи, в которых Мейсили с кем-то спорила или ругалась, добиваясь того, чего хотела. Ни Мари, ни Эль никогда не смогли бы стать такими же, как она.

Слезы продолжали скатываться по щекам Эль, и она не могла остановить их. Ей нравилось сидеть здесь на Луговине, облокотившись на забор, и вспоминать всё, что происходило с Мейсили. Кроме воспоминаний у неё уже ничего и не осталось.

— Что ты здесь делаешь?

Чей-то голос застал Эль врасплох, и она резко подскочила. Оглядев Луговину, девушка никого не заметила, и лишь потом поняла, что обращающийся к ней человек находится по ту сторону забора. Обернувшись, Эль встретилась со взглядом серых глаз. Это был парень из Шлака, поставляющий в их аптеку разные травы.

Эль была поражена. Она резко вскочила на ноги, продолжая смотреть на него с открытым ртом. Конечно, она знала, что он охотится в лесах за Двенадцатым, но видеть это своими глазами... Для Эль лес был страшным и запретным местом, она отказывалась спокойно воспринимать, что кто-то может запросто перелезть через забор и пойти туда гулять. Взгляд девушки упал на привязанных убитых кроликов. Она содрогнулась. Он мог так легко убивать невинных существ.

Парень не стал дожидаться её ответа. Подошёл к забору, чуть в стороне, прилёг, отодвинул, как оказалось, разорванную сетку и пролез под ним. Через секунду он уже был на территории Двенадцатого дистрикта. Эль наблюдала за всем этим, не в силах закрыть рот.

— Здесь порвана сетка, — только и смогла произнести она.

Парень усмехнулся, отряхиваясь.

— Да ты наблюдательная! — съязвил он. — Конечно, порвана, я порвал её пару лет назад.

Эль пораженно выдохнула.

— Ты? — он ещё и сетки рвёт? Бесстрашный.

— Я, — спокойно подтвердил парень. — Ты-то здесь что делаешь?

Он заметил её красные глаза и нос, испачканное голубое платье, растрёпанные волосы, и нахмурился. Изящный рот сжался в тонкую полоску, а серые глаза смотрели с явным презрением.

— Ты в порядке? — наконец, спросил он.

Эль чувствовала, что слёзы всё ещё скатываются с её глаз, но вопрос проигнорировала.

— Это же грубое нарушение законов! Миротворцы должны были давно поймать тебя! — она не знала, зачем всё это говорит. Почему-то поступки этого парня возмущали её. Почему он может так легко нарушать все правила? Почему ему за этого ничего не делают?
Удивлённо подняв брови, он сделал пару шагов на встречу к ней, сложив руки в карманы брюк.

— Может, пойдёшь доложишь им на меня? — насмешливо поинтересовался он. — Ты так боишься нарушений правил? Ну, неудивительно, ты же городская. Вы все такие неженки. У вас сахарная жизнь, голубые платьица, ленточки, украшения. Только расклеиваетесь вы от каждой мелочи, не умеете бороться. Пришла сюда рыдать? Здесь тебя никто не станет успокаивать и гладить по головке. Твоей подруге Мейсили нужна твоя вера, а не твои слёзы. Как ей бороться, если самые родные люди уже готовят для неё место на кладбище? Ты, городская девочка, себя жалеешь в данный момент, а на подругу тебе всё равно.

Дернувшись как от удара, Эль отскочила в сторону от парня. Его слова причиняли боль, и хотелось, чтобы он заткнулся.

— Это ложь!

Он усмехнулся.

— Как скажешь, мне всё равно. Шла бы ты отсюда, городская девочка. Шлак и Луговина не созданы для столь нежного создания.

Парень демонстративно развернулся, собираясь уходить. Он явно не желал продолжать этот разговор. Эль была обескуражена таким его поведением, грубостью, которую она ничем не заслужила. Обиженно вздёрнув нос и всхлипнув, Эль сделала несколько уверенных шагов прочь из этого места, но потом резко остановилась. Её голова сильно кружилась, а тело слабело. Она успела только вскрикнуть "ой", как её ноги подкосились, и она начала стремительно оседать на землю.

Послышалось грубое и усталое "проклятье", но в последний момент чьи-то руки всё-таки подхватили Эль, не позволяя упасть.

***

Уорен медленно подходил к дому Элизы. Обещание, которое он дал Хеймитчу, тяготило душу и заставляло хмуриться. Уори с трудом представлял, как он его выполнит. Ему было очень жаль Элизу, и он боялся смотреть в её тёмные глаза и увидеть в них только тьму и пустоту.

Хеймитч попросил Уорена отдать ей кольцо, убедить, что всё хорошо. Он был так уверен в своём успехе и считал, что Голодные игры — это большая возможность для него. Уорен считал это ужасным бредом, но Хеймитча было не переубедить, он твердил одно и то же.

— Неужели ты не понимаешь? Элиза, моя мать и мой брат достойны большего, чем Шлак. Если я выиграю, их ждёт хороший дом в Деревне Победителей и жизнь в достатке. А я могу выиграть, Уори. Я знаю, что могу!

Конечно, Хеймитч мог победить. Он был смелым, сильным и опасным. А главное он был действительно умным. Но Голодные игры слишком непредсказуемы, и порой всего этого мало. Порой достаточно всего лишь удачи. Да и стоит ли овчинка выделки? Уорен не стал говорить это Хеймитчу, но он не был уверен, что победа в играх такая прекрасная, какой тот себе её представляет. Не говоря уже о том, через какие мучения придется всем пройти.

Уорен окинул взглядом дом Элизы: ставни и двери плотно закрыты, вокруг тишина — сегодня здесь поселился траур. И как после такого можно успокоить Элизу? Уорен обреченно покачал головой. Хеймитч задумал слишком опасную игру. А Капитолий не любит, когда с ним играют. Победа в играх — не благословение, а новое проклятье.

Собравшись с мыслями, Уорен громко постучал в дверь. Он до сих пор не знал, что сказать или сделать, чтобы успокоить Элизу. Хеймитч просил проследить за ней. Но это совсем не просто, учитывая обстоятельства. Элиза и Уорен даже не были друзьями, они виделись-то всего пару раз.

Хотелось в лес. Уорен сейчас с удовольствием перелез бы через забор, достал бы новенький, сделанный руками Троя лук, и пошёл бы охотиться, применяя в этой охоте все знания, которые достались ему от отца. А после погулял бы с Кэл, не думая ни о каких Голодных играх. Но, к сожалению, это не представлялось возможным. Он был вынужден сдержать своё обещание. Ему придётся врать Элизе и говорить, что всё будет хорошо.

Спустя несколько минут, дверь в дом всё же медленно открылась, в образовавшейся щелке появилось лицо молодой темноволосой девушки. Она недовольно, с вызовом смотрела на Уорена, под её хмурыми глазам находились синяки усталости.

— Чего тебе? — зашипела девушка.

Уорен на секунду опешил. Он узнал эту девушку. Она была дочерью одного из местных Шахтеров, мистера Деккера, и, вероятно, подругой Элизы. Но имени её Уорен не знал.

— Я хотел поговорить с Элизой.

Девушка закатила карие глаза.

— Элиза отдыхает и, поверь мне, ей не нужно твоё сочувствие, — грубо отрезала она и махнула рукой. — Можешь спокойно идти по своим делам с чувством выполненного долга.

— Ты не понимаешь. Хеймитч попросил меня кое-что передать ей.

На лице дочери Деккера появилась тень понимания. Она на секунду задумалась, а затем полностью распахнула дверь. Но встав посередине, она не позволила Уорену и шагу в дом сделать. Девушка стояла, сложив руки на груди и злобно сжав губы в тонкую полоску.

— Элизе сегодня выпало достаточно мучений, чтобы добавлять новые. Она только что успокоилась! Хеймитч мог и сам ей всё сказать, но вместо этого он решил причинить ей больше боли, подсылая ещё и своих дружков! Ты знаешь, это жестоко! Элиза не выдержит, если все будут ходить и напоминать ей о Хеймитче,— она больно ткнула пальцем в грудь Уорена. — Придёшь в другой день и расскажешь, что ещё Хеймитч утаил. На сегодня нам достаточно вестей.

Девушка попыталась развернуться и закрыть дверь, но Уорен стремительно схватил её за плечо.

— Я думаю, Элиза захочет меня выслушать, — уверенно произнёс он. Девушка попыталась злобно возразить. — Я прекрасно тебя понимаю. Но обещаю, я не сделаю Элизе больно, я хочу успокоить её.

Её подруга неуверенно посмотрела на Уорена. Затем, явно перебарывая себя, она отошла в сторону, пропуская парня.

— Если ей станет хуже, ты труп! — заявила она, когда Уорен оказался на пороге.

— Как скажешь, дочка Деккера, — усмехнулся он.

Но веселье было развеялось. Впереди Уорена ждал трудный разговор с Элизой. И парень обеспокоенно переглянулся с её подругой. Взгляд у девушки был усталый и измученный, полный сомнений. Ну что ж, Уорен обещал, что всё будет хорошо. Проклятье! Сегодня он дал слишком много обещаний, которые так непросто сдержать.

Элиза лежала на стареньком диване в гостиной в форме эмбриона. Она не плакала, просто смотрела в одну точку пустым взглядом. Но когда она услышала шаги Уорена и своей подруги, она словно ожила. Приподнялась и даже нашла силы для улыбки.

— Привет, — тихонько произнесла она.

У Уорена защемило сердце.

— Здравствуй, — он присел рядом с ней. — Как ты?

Дочка Деккера послала ему убийственный взгляд, но Элиза только пожала плечами и едва слышно ответила, что привыкает. Уорен осторожно коснулся её плеча.

— Я говорил с Хеймитчем, он попросил меня присмотреть за тобой, — Элиза встрепенулась, услышав имя любимого. — Он победит, Элиза, обязательно. Это же Хеймитч! Ему просто нужно, чтобы ты в него верила. Знаешь, он просто не может проиграть. Любой бы выиграл, если бы дома его ждала такая девушка. И у вас всё будет хорошо.

Смущенно опустив глазки, Элиза грустно улыбнулась. Уорен почувствовал себя паршиво. Он говорил то, в чём сам сомневался. Нет, не в победе в Хеймитча, а в том, что всё будет хорошо. Как к чёрту всё может быть хорошо, если речь идёт о Голодных играх?

Хеймитч был так глуп, раз считал, что победа принесёт ей счастье. Счастьем для этой девушки была обычная возможность проводить время со своим парнем. И никакого вмешательства Капитолия. Но Уорен всё же понимал желания друга. Элиза была таким нежным и красивым созданием, её хотелось защищать, достать для неё луну с неба. Возможно, эта девушка действительно не выдержала бы жизни в голодном Шлаке.

Но главное, что Элиза верила словам Уорена.

— Он передал кое-что для тебя, — Уорену потянул руку к карману и достал оттуда маленькое, деревянное колечко. Хеймитч сам его вырезал. — Он хочет связать с тобой свою жизнь, после того как вернётся.

Ладошкой Элиза прикрыла свой рот, на её глаза набежали горькие слёзы. Она протянула дрожащую руку и неловко забрала у Уорена колечко. Девушка долго рассматривала его, крутила между пальцев, справляясь с болезненными всхлипами, а затем медленно одела на безымянный палец.

— Почему он сам не отдал его мне? — спросила она с сожалением.

— Он боялся, что ты воспримешь это, как прощание, — в глазах Элизы отразился страх, — но это не прощание. Хеймитч сказал, что это ваше будущее.

Элиза прикрыла глаза, покачивая головой.

— Спасибо, — наконец выдохнула она. — Спасибо тебе большое, Уорен.

Он улыбнулся. Встав, он последний раз улыбнулся Элизе и направился к выходу. Её подруга пошла за ним. Выйдя из гостиной, Уорен повернулся к ней с насмешливым взглядом. Немного расслабиться ему не помешало бы.

— Ну как, труп я или нет?

Та недовольно сжала губы. Настоящая мегера, вот её точно защищать не хотелось.

— Живи пока, — великодушно разрешила она и подтолкнула его. — Только с глаз моих убирайся.

Уорен рассмеялся, перешагивая через порог дома.

— Ну, спасибо, дочка Деккера. Ты вроде бы хорошая подруга, я могу не беспокоиться за Элизу, пока ты с ней.

Девушка облокотилась о косяк двери и наградила Уорена самодовольным взглядом. Отвечать она не стала, лишь немного улыбнулась уголками губ.

Сделав шаг на первую ступеньку, Уорен на секунду замер.

— Меня, кстати, Уорен зовут.

Девушка на секунду задержала на нём свой взгляд, словно оценивая. Уорен уже подумал, что она не ответит, но в последний момент девушка всё же решила представиться.

— Я Хейзел.

Уорен подмигнул ей. Очень приятно.

Продолжение в комментариях

@темы: max, фанфик, голодные игры, "пока бьются сердца", гейл&китнисс, пит&китнисс, het, PG